«Донбасс»: зло банальности

В комментарии историка Георгия Касьянова я обнаружил ссылку на его собственную рецензию на фильм Сергея Лозницы «Донбасс», под заголовком: «Донбасс»: банальность зла и зло банальности.

Автору, известному украинскому историку, исследователю политик памяти, нельзя отказать в системном подходе к анализу фильма. Но именно эта форма рецензии вызывала острое желание возразить рецензенту и заодно облегчила мою задачу.

Георгий Касьянов опирается на собственные наблюдения за реакцией на фильм в социальных сетях, а также на отзывы неких кинокритиков – увы, без каких-либо ссылок на источники. У меня, как у читателя и пользователя соцсетей, сложились собственные представления об общественном восприятии событий на Донбассе – начиная с 2014 года. Хотя отсчет следует вести, по меньшей мере, с 2004-2005 годов, когда усилиями политиков и масс-медиа в массовом сознании произошла демонизация населения Донбасса. И я не вижу оснований, чтобы не рассматривать социальную реакцию на фильм в контексте своего личного опыта.

Второй аспект фильма, который справедливо выделяет автор – художественный. По мнению Касьянова, у украинского зрителя распространена «шаблонная оценка произведений искусства, возможно оставшаяся нам в наследство от «социалистического реализма» – «все как в жизни».

Смею возразить Георгию Касьянову: описанная им «шаблонная оценка» отнюдь не эндемична, и не обусловлена тяжким совковым наследием. Точно так же оценивает социальный и политический аспекты кино массовый зритель в Европе и в США. Наоборот, для бывшего советского зрителя диссонанс между реальностью и кино хорошо отрефлексирован – начиная с «Кубанских казаков» Ивана Пырьева.

С другой стороны «Донбасс» никак не попадает в категорию артхауза, принципиально не рассчитанного на массовую аудиторию. Иначе следует считать высоким искусством фильмы Юрия Мамина «Окно в Париж», «Фонтан» и пр. – с той лишь разницей, что у Мамина жанр определен как комедийный, а у Лозницы – как трагифарс.

По моему мнению – мнению зрителя с сорокалетним стажем, начиная с эпохи клубных просмотров в эпоху позднего СССР – фильм «Донбасс» представляет собою тривиальный гиньоль, без какой-либо попытки выстроить содержательные психологические образы, без тени авторской поэтики, оригинальной операторской работы и монтажа. А параллели с кинематографом Киры Георгиевны Муратовой, не говоря уже о Гоголе, не могут вызывать ничего, кроме иронии.

Хотя, впрочем, следует согласиться с Георгием Касьяновым в том, что фильм – это произведение искусства, исходя из определения Умберто Эко: «искусство – то, что позиционирует себя искусством».

Что же касается современного конъюнктурного экспертного сообщества по вопросам культуры, его цена хорошо известна – это сообщество подвергло остракизму Ларса фон Триера – провоцирующего буржуазного зрителя левака. И это оно присуждает Нобелевскую премию по литературе Светлане Алексиевич, в то время, как Филип Рот так и умер, не получив этой награды, несмотря на то, что его имя включалось в нобелевские списки на протяжении полутора десятилетий

Пожалуй, это в основном все, что я могу сказать о «художественности» фильма Сергея Лозницы. Возвращаясь к социальному аспекту и основным месседжам фильма, позволю себе привести обширную цитату.

«Мне кажется, что говоря о «Донбассе», зрители и незрители, те, кто посмотрел, и те, кто видел, попадают в двойную ловушку. Одна ее часть искусно поставлена автором. Фильм снят на пределе достоверности, в основу сюжетов положены ролики из ютюба, некоторые мини-сюжеты, из которых складывается общее полотно фильма, вообще сняты как репортаж, в фильме присутствуют непрофессиональные актеры, он снят непосредственно в местах, где происходят описываемые в нем события. Режиссер известен как автор «документального кино», мне самому довелось использовать один из его фильмов в преподавании именно как «документалистику» (заметим, что американские студенты, получившие задание проанализировать «Майдан» Сергея Лозницы, продемонстрировали удивительное здравомыслие и способность к анализу, которых не хватаем многим нашим критикам). Так вот, эта предельная достоверность провоцирует зрителя воспринимать фильм как слепок действительности, и соответственно – судить о нем».

Остается только догадываться, на чем основано понятие достоверности у Георгия Касьянова, которым он так щедро награждает фильм Лозницы. Если говорить о достоверности в узком смысле – то есть, с опорой на common sense, то, пожалуй, самым ярким свидетельством такой «достоверности» может послужить один из сквозных сюжетов фильма, в основе которого лежит реальная история артобстрела остановки общественного транспорта «Донецкгормаш» 22 января 2015 года. Кадры с места события сами по себе ужасны. Это одно их тех самых видео youtube, которые режиссер по собственному признанию «переснял», очевидно имея своей целью донести до зрителя «достоверную» картину происходящего в Донбассе.

Мне представляется очевидным существование двух версий о причинах обстрела. Одна из них – «военная»: остановка транспорта была обстреляна одной из сторон по ошибке, а вторая – «гибридно-военная»: гражданский объект был обстрелян одной из сторон с целью дискредитации противоположной стороны в общественном мнении (в том числе, речь, разумеется, идет об общественном мнении Европы и США).

Нет сомнения в том, какая из этих версий является единственно достоверной для украинского режиссера. Каким же образом пытается он убедить зрителя в ее «предельной достоверности» – по выражению уважаемого рецензента?

Согласно «версии» Лозницы, артобстрел велся сепаратистами – причем, он не устроен полевыми командирами, а был организован по приказу сверху. Причем, этому сопутствовала синхронная информационная акция местного телевидения, под организатором которой подразумевается МГБ ДНР.

В распоряжении этой спецслужбы находится группа бомжей-статистов, размещенная в гримвагене. Под командой девушки – «помощницы режиссера» – проинструктированная группа сосредотачивается в одном из дворов условного Донецка. Вскоре неподалеку раздаются два взрыва. «Помреж» получает по телефону команду координатора, а затем гонит людей к месту трагедии.

В следующих кадрах зрителю представлена страшная картина донецкого перекрестка после артобстрела – трупы на проезжей части вокруг троллейбуса с выбитыми стеклами и сгоревшей автомашины. На фоне этой страшной картины люди из массовки рассказывают о трагедии на камеры российских телеканалов. Но этой «достоверности» режиссеру очевидно мало, и он достигает ее предела в завершающем эпизоде фильма, когда «офицер МГБ» приходит к участникам массовки в тот же гримваген, достает пистолет и расстреливает в упор всех – включая саму девушку «помрежа».

Как же согласуется со здравым смыслом эта «предельная достоверность» Лозницы? Для чего МГБ понадобилась массовка, участники которой наговаривают на камеры банальные тексты о случившейся трагедии, которые ничем не отличаются от интервью любого реального свидетеля этих событий? А недостатка в реальных свидетелях не было – поскольку артобстрел произошел в огромном городе в час пик. И для чего понадобилось ликвидировать всех участников гипотетической массовки? Ведь никакое следствие не признало бы их свидетельства участия в массовке прямой уликой преступной акции МГБ. А вот ликвидация группы как раз угрожала бы алиби «организаторов обстрела» в случае объективного расследования.

В интервью сайту «Донбасс-реалии» Сергей Лозница говорит о ключевом феномене, укорененном в советском прошлом и обозначенном у Солженицына понятием «туфта». Режиссер непосредственно определяет это явление как «имитацию чего-то, что прикрывает что-то», иллюстрируя его известным процессом по делу Промпартии – когда обвиняемые признавались в сотрудничестве с французским генеральным штабом, подготовке иностранной интервенции в СССР и свержении советской власти. Вот она «предельная достоверность» признания обвиняемых, одновременно имеющего явные черты гротеска! Но разве это не напоминает «творческий метод» самого режиссера?

По моему убеждению, следует говорить не о достоверности фильма, а о симулякре достоверности – о суггестивном воздействии на зрителя через постановочную имитацию действительности и быта жителей Донецкого региона.

Фильм Лозницы ложится в тренд западного «критического либерального реализма», который продемонстрировал нам сериал «Чернобыль». Скрупулезное воспроизведение советского быта работает на создание эффекта достоверности, который действительно впечатляет западную публику – я сам имел возможность в этом убедиться – а также тех наших соотечественников (независимо от наличия у них опыта жизни в СССР), которые находятся внутри антисоветского мифа. И точно так же, как и в фильме «Донбасс», бытописательская достоверность сериала сочетается с гротескной эстетикой, в которой изображены советские и партийные руководители – этакие упыри с планеты Плюк, уничтожающие лучших представителей честного, самоотверженного и храброго советского народа.

Метод воздействия на зрителя в обоих фильмах состоит в следующем: «достоверность» создает эффект присутствия, «переносит» зрителя в кинематографическое пространство фильма, усиливает его эмоциональную вовлеченность, одновременно разрушая условность этого пространства. А оно максимально отождествляется со своим реальным прототипом – Советским Союзом конца 80-х и современным Донбассом, погруженным в вооруженный конфликт.

Гротеск приобретает черты реальности и становится вполне достоверным нарративом. Универсальность проблематики добра и зла, необходимым условием которого является идентитарная принадлежность зрителя к пространству фильма, нивелируется – именно потому, что зритель не ассоциирует себя с этим чуждым для него пространством, переполненным злом. Такое кино выполняет вполне конкретную идеологическую задачу по мобилизации ненависти к этому пространству и населяющим его людям.

Мои корреспонденты в Лондоне и Лейдене отмечали, что Чернобыльская катастрофа является отражением глобального кризиса модерна, но были вынуждены согласиться, что этот тезис выведен в сериале очень туманно – а главным обвиняемым является именно советская «Империя зла»

Сергей Лозница также говорит в своем интервью о том, что сюжеты «Донбасса» вполне могут быть отнесены ко всей Украине – да и ко всему постсоветскому пространству в целом. Этот же тезис развивает и Георгий Касьянов:

«...Достоверность [фильма] пугает тем, что мы легко узнаем в нем самих своих знакомых, соседей, родственников, и себя любимых. Без всякой войны десятки, а может и сотни гектаров на Волыни превращены в «лунные пейзажи» копателями янтаря. Без участия «ватников» облысели горы в Карпатах, отсюда тоже – «порожняк не гонят», масштабная «серая зона», в которой день и ночь бурлит поток контрабанды – это не только внутренняя граница с «оккупированными территориями» – поинтересуйтесь самым что ни на есть «европейским» Закарпатьем. Экологическая катастрофа нависла не только над Донбассом с его затопленными шахтами, захлебнувшийся собственными нечистотами Бердянск или утопающий при малейшем ливне Киев, периодический овеваемый зефирами Бортнической станции аэрации, ушли недалеко. Катерина Гандзюк зверски убита в «проукраинском» Херсоне, Павел Шеремет убит не в Донецке, а в центре Киева.

Конечно, можно сказать, что «Донбасс» – это не только о Донбассе, не только об Украине, не только о нас. Что это фильм – о людях, о банальности зла и зле банальности. Это предупреждение, не исключено, что – последнее. Если не внять этому предупреждению, будет поздно».

Мне кажется, что признанному эксперту в области политики памяти негоже дарить читающей публике откровения в духе гуманизма 19 века. Нет, Георгий Владимирович – проблема как раз в том, что для патриотического украинского зрителя уже не существует никаких «нас», а общность c жителями ОРДЛО отрицается не только как политическая, но и как антропологическая (обесчеловечивание) через мощную риторику ненависти и вражды в масс-медиа, социальных сетях, в быту.

Как бы вы не старались сублимировать артефакт Лозницы, стараясь поднять его образы и идеи до общечеловеческих высот, для тех украинских граждан, которые уже несколько лет существуют внутри героического мифа о майдане и русско-украинской войне, уже нет объединяющего их с жителями Донбасса понятия «мы». Донбасс выступает для них в роли коллективного антагонистического «Другого». А это – результат системной массовой пропаганды и идиаций, возникших в ходе современной украинской истории.

«Это очень честный, очень страшный, иногда очень жестокий фильм. И совсем непатриотический, если под патриотизмом понимать «последнее убежище негодяев». Посмотрите его и сделайте то, от чего нас так долго и целенаправленно отучают те, кто снимает «правильное», «патриотическое» кино: подумайте» –  заключает Георгий Касьянов.

Помилуйте – но кино Лозницы очень даже патриотическое. Только патриотизм у наших патриотов разный – для одних он ограничен исключительно территориально (например, по реке Збруч), а для других, таких как сам режиссер, патриотизм – это упомянутое стремление «жить не по туфте». А эта «туфта», также известная под понятием «зрада», самым прискорбным образом проявляет себя и в евроориентированных регионах Украины, тоже не свободных от агентов влияния империи зла – в просторечии именуемых словом «вата».

Вы называете «Донбасс» банальностью зла. Но как тогда назвать снятый Лозницей фильм «Майдан», абсолютно идеализирующий события, без которых, собственно, и не было бы войны на Донбассе? Может быть, все куда проще, перед нами страшное зло банальности, имя которой – обыкновенный социальный расизм, ставший гражданской религией «прогрессивной» постсоветской интеллигенции?

Борис Зиндельс

Читайте по теме:

Георгий Касьянов. Политика присваивает прошлое

Андрей Манчук. Мой Чернобыль и версия НВО

Андрей Недзельницкий. Украинское кино: вчера и сегодня

Полина Беляева. Победителей не будет

Cлавой Жижек. Политика Бэтмена

Георгий Касьянов. У нас актуализирована псевдоистория

Андрей Манчук. КиДау. Опыт антисоциального эксперимента

Андрей Коряковцев. Холодное лето Кирилла Серебренникова

Сергей Козоловский. Тарантино о демократии

Бернардо Бертолуччи. Сжатый кулак в Венеции

Андрей Манчук. Киноненависть. Новый фильм о донецких орках

Саймон Хаттенстоун. Семь рюмок с Аки Каурисмяки

Жан-Поль Сартр. Письмо об «Ивановом детстве»

Айна Курманова. «Хождение по мукам» и боязнь революции

Андрей Манчук. Трамбо. Герой нашего времени

Алексей Цветков. «Жизнь Пи» – атеизм невыносим?