От революционной эпохи к долгой паузе

Мы ведем отсчет Нового Времени с начала 16 века, как правило, связывая его с двумя глобальными историческими событиями: открытием Нового Света и Реформацией. Некоторые добавляют к этим событиям падение Византии, завершившее историю Восточной Римской империи, а также культурную революцию своего времени – Ренессанс. Не отрицая значения этих исторических коллизий, я хотел бы заметить, что порой мы не видим за деревьями леса, под которым подразумевается великая социальная революция 16-17 веков, охватившая в указанный исторический период всю территорию европейского континента.

В последние годы западная историография рассматривает 16 век как время общеевропейской гражданской войны, однако современные левые историки до сих пор не уделили этому явлению заслуженного внимания. «Крестьянская война в Германии» Фридриха Энгельса остается самой известной работой, посвященной этому периоду в левой среде. Причина такого пренебрежения, возможно, заключается в том, что марксистская историческая традиция уходит своими корнями в более позднюю эпоху Просвещения, от которой и ведется хронология современных социальных движений. Но так ли справедлива эта оценка, и не нуждается ли она в пересмотре?

Долгая революция

Вопреки существующим в обществе стереотипам, великие революции – это прерогатива не бедных и отсталых, а богатых и процветающих обществ. Революция – следствие углубляющихся противоречий между стремительно развивающимися производственными силами и отсталостью социальной структуры общества. Ни Нидерланды в 16 веке, ни Англия в 17 веке, ни Франция в веке 18-м ни в коем случае не были отсталыми странами. И даже русская революция была выступлением наиболее развитых и передовых регионов Российской империи – Петербурга, Прибалтики, Финляндии, Москва, Донбасса, Урала.

«Революции бедных» – это так называемые «оранжевые революции», управляемые политические перевороты с реакционной антисоциальной повесткой, когда под аплодисменты люмпенизированной толпы дона Мигеля сменяет очередной дон Педро. Причем, такие перетасовки элиты в «банановых республиках» третьего мира – от стран Африки и Латинской Америки до Украины – всегда направляют общество назад, к деградации, отсталости и архаике.

Европа на рубеже 15-16 вв. стремительно развивалась и богатела. Так, население Германии превысило 13 млн. человек. Из них около 2 млн. жили в городах, где бурно развивалась промышленность – горное дело, обработка металлов, текстильные мануфактуры, книгопечатание. Германские ткани пользовались большим спросом на ярмарках в Шампани, в швейцарских кантонах и в Нидерландах. Невиданных успехов достигло банковское дело – аугсбургские банкиры – прежде всего, дом Фуггеров и дом Вельзеров – проводили финансовые операции в общеевропейских масштабах, и даже получили от императора территорию Венесуэлы, под залог своих огромных кредитов. А с ними конкурировали купцы городов Северной Италии.

Основной подушный налог, выплачиваемый французским крестьянством за время правления короля Франциска I возрос с 9 до 16 миллионов ливров. Для  освобожденного от крепостной зависимости французского крестьянства первая половина XVI столетия стала в некотором роде «золотым веком», чему способствовали высокие цены на продукты питания. В 1536 г. Франциск I даровал льготы иностранным фабрикантам, были заведены фабрики шелковых изделий, а в Фонтенбло основана мануфактура для тканья ковров. Экономический бум наблюдался и в остальных европейских странах – от Испании до далекой Московии.

Открытие Америки и начало эксплуатации природных ресурсов этого континента привели к крупнейшим инвестициям в европейскую экономику, что с одной стороны подстегнуло ее развитие, а с другой вызвало сильнейшую инфляцию («революцию цен») дестабилизировавшую сложившийся веками статус-кво. Приток заокеанского золота и серебра обесценило отчеканенные в Европе монеты, а результаты этого процесса можно проследить на примере все той же Франции. Произведенные в ней товары – сукно, полотна, стеклянные и металлические изделия – подорожали настолько, что стали неконкурентоспособными в странах, до которых еще не докатилась «революция цен». Они уже не находили сбыта за пределами Франции. Это привело к экономическому кризису и массовому недовольству ремесленников и купцов.

У нас принято рассматривать ныне существующую капиталистическую систему как «естественный порядок» вещей. Для европейца 11-15 веков подобное утверждение было нелепой ересью. По его мнению естественный порядок вещей был совершенно другим и сводился к знаменитой картинке отца Федора из «12 стульев»: «Хам пшеницу сеет, Сим молитву деет, Яфет власть имеет». Первое сословие молится, второе сословие правит, третье сословие обслуживает монахов и воинов – это положение дел считалось предопределенным свыше порядком, а выступать против него было не просто бунтом, но богохульством.

Но на этот «божественный «естественный порядок» подняли руку германские князья, конфисковавшие на первом этапе Реформации священную собственность святой матери-церкви. Существующий, «естественный порядок» вещей покачнулся и рухнул. Вслед за князьями выступили огромные массы людей – крестьяне, городская буржуазии, мелкое дворянство, пришли в движение, и значительная часть Центральной Европы оказалась в огне гражданской войны. Крестьянские армии маршировали по дорогам Германии, Чехии, Венгрии и Силезии. А радикальные секты захватывали власть в городах, основывая коммуны на принципах всеобщего равенства.

Умеренные деятели Реформации выдвинули программу, которая представляла собой план буржуазных преобразований. Они требовали усиления центральной власти и ликвидации княжеского произвола. На место кулачного права должны были прийти обязательные для всех законы, а вместо привилегий общество должно было получить систему прав и обязанностей, единую систему мер, весов и денег.

Постепенно революционное движение охватило практически всю Европу. В 1521 году в Испании выступили городские общины Кастилии – комунерос. Нидерланды восстали против испанского владычества и начали многолетнюю борьбу за свободу, а Франция постепенно была втянута в многолетнюю гражданскую войну, которая едва не закончилась ограничением королевской власти в стране. «Какого короля? Мы сами короли, а тот король, о котором вы говорите, всего лишь маленький кусочек королевского дерьма! Мы отхлестаем его розгами и отдадим в подмастерья. Пусть его научат какому-нибудь ремеслу, чтобы он мог заработать себе на жизнь как все другие» – заявила делегация гугенотов из Сен-Мезара в 1563 году.

В 1588 году, во время всеобщего парижского восстания – «Дня Баррикад» – Католическая лига потребовала дать Генеральным штатам право выбора короля, контроль над назначением высших сановников и контроль над финансами государства. Профессора Сорбоннского университета освободили французов от королевской присяги. По улицами маршировали колонны фанатиков с факелами, которые гасили по команде, восклицая: «Так да погасит Господь династию Валуа!». В итоге, 1 августа 1589 года король Генрих III был отправлен в лучший мир без всякой гильотины и судебного фарса – трудами богобоязненного брата Жака Клемана.

К началу 17 века гражданская война продолжалась и на территориях Московии – где по итогам Смуты казачество и простолюдины добились воцарения династии Романовых, в противовес иностранным кандидатам на царский трон, за которыми стояло боярство. «Московские простые люди и казаки по собственному желанию и без общего согласия других земских чинов выбрали великим князем Федорова сына, Михаила Федоровича Романова, который теперь в Москве. Земские чины и бояре его не уважают» – констатировал через пять дней после коронации новгородец Федор Бобыркин. А литовский гетман Лев Сапега написал своему пленнику Филарету: «Посадили сына твоего на Московское государство одни казаки донцы». Однако новые русские цари быстро приступили к сворачиванию любой вольницы, противостоявшей самодержавию – опираясь на оправившееся после Смуты дворянство.

В 1640 году началась революция в Англии. 1648-1649 гг – время Фронды во Франции, последний серьезный бой данный французскими сословиями наступающему абсолютизму. Лишь немногие регионы в Европе не были затронуты грандиозными социальными движением, которое явилось настоящим знамением времени. Причем, примечательно, что драма социальных революций, разворачивалась на фоне великих географических открытий, научных достижений, выдающихся прорывов в области культуры.

Перепуганные придворные историки и монастырские хронисты описывали эти восстания со смесью отвращения и ненависти. Всякое насилие совершенное крестьянами и горожанами смаковалось во всех подробностях. Хотя, впрочем, история 20 века учит о том, что от историков правящего класса трудно ожидать объективного освещения народных движений. Реальность же была более сложной. Историк Теодор Шанин писал о том, как хроника 1525 года рассказывала о «жестоком, ужасном и бесчеловечном восстании крестьян в Тироле». Но требования крестьян не могли не вызвать возмущения просвещённого хрониста – ведь они добивались отмены правовых привилегий духовенства и дворянства, открытия университета, свободного выбора судей и присяжных, превращения монастырей в больницы и приюты, «честных цен» на продовольствие и общественного контроля над рудниками. А в других регионах восставшие требовали упразднения так называемых новшеств – то есть, крепостнических повинностей, введённых господами в последние десятилетия».

Начавшаяся под лозунгами Реформация за сравнительно короткое время прошла несколько характерный этапов. Сначала из кружка просветителей и гуманистов раздавались робкие призывы к реформам – которые, к примеру, звучали от круга соратников Эразма Роттердамского. Затем последовала княжеская Реформация – начало революции, инспирированное социальными верхами. Потом практически всю Центральную Европу – от Нидерландов до Венгрии – захлестнула народная реформация, движение анабаптистов, утопических коммунистов и прочих «большевиков» своего времени. Эти «бешеные» были утоплены в крови совместными усилиями католической реакции и умеренного крыла. А затем настало время Жана Кальвина и кальвинизма.

Вольтер говорил: «Кальвин широко раскрыл двери монастырей, но не для того, чтобы все монахи вышли из них, а для того, чтобы загнать туда весь мир». В то же время, Кальвин создал самую эффективную структуру для противоборства в европейской гражданской войне, а сама кальвинистская община была прообразом воинствующих политических партий позднейших эпох. Историк Ж. Мишле писал: «Если нужен был человек для сожжения и колесования, этот человек стоял уже наготове в Женеве – он поднимался и шел на смерть прославляя бога и распевая псалмы».

Кальвинисты добились известных успехов в Швейцарии, в Нидерландах, в Шотландии и в дальнейшем в Англии, но революционная идеология кальвинистов не устроила большинство европейцев. Массы ориентировались на более радикальные секты, а дворянство склонялось к лютеранству или реформированному католицизму. Вслед за кризисом идеологии революционная волна в Европе стала спадать, радикалы терпели военные и политические поражения. Финалом этого процесса стала страшная Тридцатилетняя война, которая фактически стерла с лица земли целые страны и уничтожила миллионы людей, доведя выживших до скотского состояния.

Причины поражения

Можно указать четыре причины поражения революционного движения раннего Нового времени.

Первая причина – это внутренние разногласия внутри революционного лагеря. Например, во Франции протестантская и католическая буржуазия ненавидела друг-друга гораздо сильнее чем церковь, дворянство или королевскую власть. Эту ненависть порождали не столько религиозные догматы, сколько конкуренция – к примеру, из-за отказа от многочисленных церковных праздников у протестантов было гораздо больше рабочих дней. Это разрушало старую цеховую этику и позволяло им более успешно конкурировать с католиками. Кальвинисты, выражавшие интересы зажиточной городской буржуазии, активно выступали против плебейских течений в Реформации, а сам Кальвин считал анабаптистов безбожниками. Впрочем, массы тоже не питали особой симпатии к кальвинистам, с их людоедской элитаристской доктриной предопределения.

Второй причиной был невиданный по жестокости террор. Геноцид как способ борьбы с инаковерующими был старой европейской традицией со времен Карла Великого и альбигойских походов, но в годы европейской гражданской войны 16 века резня приняла невиданные масштабы. Знаменитая Варфоломеевская ночь – это самый известный, но далеко не самый кровавый пример такого насилия. Крестьянские выступления в Германии и в Венгрии подавляли несравненно более жестоко, и с устрашающим постоянством.

В Германии в ходе подавления крестьянского движения было убито более 100 тыс. крестьян. Дворяне и их приспешники выкалывали восставшим глаза, чтобы тем было неповадно читать Библию и искать в ней «божьего права». В 1528–1529 гг. были схвачены и казнены тысячи радикальных анабаптистов, в том числе и все известные ученики Мюнцера. Как всегда неистовствовала прикормленная интеллигенция, у которой на дворе всегда был 1993 год. В своем памфлете «Против разбойничьих и грабительских шаек крестьян» Мартин Лютер писал: «Каждый, кто может, должен рубить их, душить и колоть, тайно и явно, так же, как убивают бешеную собаку». Великий художник Альбрехт Дюрер увековечил окончание Великой крестьянской войны саркастической гравюрой – проектом памятника в честь победы над восставшими. На ней изображён пронзённый господским мечом крестьянин, сидящий на колонне из молочного кувшина, вил, лопаты и других предметов крестьянского быта.

50 тысяч крестьян было убито в Венгрии после подавления восстания Дьёрдя Дожи – которое охватило и Закарпатскую Украину. «Трупы крестьян лежали тысячами вдоль улиц и на околицах сожженных сел» – описывали современники эту бойню. Самого лидера повстанцев короновали раскаленной короной, а затем, поджарив на металлическом троне, разорвали на куски. Остатки его тела скормили сподвижникам Дожи, которых перед этим несколько дней морили голодом. Характерно, что венгерские дворяне боялись крестьян несравненно больше, чем турок, которые легко захватили обескровленную страну. Заживо зажарены были и вожди крестьянского восстания в Словении. Правящие классы задались целью преподать массам урок, который не будет забыт в веках. Как мы увидим ниже, нельзя не признать, что это получилось у них неплохо.

Третьим фактором стала активная идеологическая борьба. Феодальный лагерь смог реформировать свою идеологию. Этот процесс начался на Тридентском соборе 1545 года и нашел свое продолжение в католической Антиреформации. Важный упор был сделан на образование, особенно на повышение культурного уровня элиты и деятелей церкви. Одни лишь иезуиты основали 24 университета и 600 коллегий. Массовому образованию через чтение Библии было противопоставлено элитарное просвещение для правящих классов.

На стороне контрреволюционного лагеря оказались не только интеллектуалы, но и деятели культуры – ведь реформа и революция шли рука об руку с «иконоборчеством», уничтожением видимых символов католической веры. Это не могло вызвать симпатию ведущих скульпторов, живописцев и драматургов своего времени, основными заказчиками которых была католическая церковь и крупнейшие феодалы. Тициан, Веласкес, Лопе де Вега посвящали свои творения борцам с еретиками и неверными.

Последним в списке – но не последним по важности – стал фактор перестройки феодальной экономики под новые условия хозяйства. Центральная и Восточная Европа превратилась в «Европейскую деревню», важнейшего поставщика зерна для более развитых стран Запада. В Англии и Нидерландах землевладельцы стали осваивать новые капиталистические методы ведения сельского хозяйства. Феодализм смог адаптироваться к новым экономическим условиям и продлить свое существование еще на три столетия.

Результаты

Вестфальский мир 1648 года подвел черту под эпохой войн и революций 16-17 вв. В советских учебниках и книгах это соглашение нередко связывали с «поражением лагеря реакции» – но так ли это на самом деле?

Ведущей державой на континенте стала Франция, страна где королевская власть сумела прийти к компромиссу с дворянством, а затем навязала свою волю всем остальным сословиям. Установившийся там абсолютистский режим несколько напоминает знакомую всем нам «управляемую демократию». Крупным феодалам изъявившим верность трону, была гарантирована близость ко двору, доступ к государственным средствам, неслыханное обогащение и самое главное – гарантия неприкосновенности их феодальных привилегией на следующие 140 лет. Упрямцев не желавших расставаться с политической властью, унаследованной от предков-баронов, ждала Бастилия или плаха. С третьим сословием не церемонились вообще. Крестьянские восстания были подавлены железом и кровью, а с буржуазией – в лице парижского парламента – провели разъяснительную работу, завершившуюся легендарной фразой «короля-солнца»: «Государство – это я!».

Платой за феодальную диктатуру стали бесконечные и не слишком удачные войны за господство в Европе, регулярный голод, продолжавшийся до начала 18 века, консервация архаичных экономических и политических структур. Французский абсолютизм часто называют «прогрессивным» – но в чем выражается эта «прогрессивность», и почему абсолютизм не был прогрессивным в той же Англии, при Карле I? Этот режим не способствовал подготовке почвы для капитализма – напротив, он где только можно законсервировал феодальные пережитки, а внутренние таможни, отсутствие стандартов мер и весов, сохранились во Франции чуть ли не до 1789 года. Проекты просвещенных министров – по созданию колониальной империи, созданию флота и развитию мануфактур – неизменно терпели неудачу.

В актив того времени можно занести разве что блестящую жизнь дворянства, элегантную придворную культуру насмехавшуюся над «мужичьем» («палка-палка – бей не жалко»), и множество королевских замков, превращенных в наши дни в общедоступные музеи. Королевский министр Жан-Батист Кольбер утвердил список выплат постоянных пенсий ведущим литераторам и ученым Европы. Вольер получал 1000 франков в год, Расин и Корнель – по 2000 франков. Другими словами, нынешние Манские и Сокуровы обходятся правящему классу куда дешевле.

Что же касается «лагеря реакции», его поражение было далеко не столь полным, как хотели бы некоторые советские историки и обществоведы. Австрия благополучно отбилась от своих многочисленных врагов и в последующие годы даже смогла расширить свое влияние на Балканах и в Италии. Испания вошла в период глубокого упадка, но сохранила свою империю. А дворянство и церковь чувствовали себя в этих странах так же уверенно, как и сто или двести лет назад.

Можно ли сломить волю целого народа? Пример Венгрии и Чехии, к сожалению, позволяет дать утвердительный ответ на этот вопрос. После разгрома крестьянской революции начала 16 века и последовавшего за ним террора Венгрия не знала крестьянских восстаний всю свою последующую историю, вплоть до сего дня. Разоренная и ограбленная до нитки Чехия, часть населения которой было вырезано или умерло от голода – сократившись с 3 миллионов до 780 тыс. человек, – превратилась в самую мещанскую страну Европы, известную лишь своими героическими капитуляциями.

Самая трагическая судьба ждала Германию – страну, которая стала центром Реформации и последовавшего за ней революционного движения. Поделенная на несколько сот крохотных государственных образований, она превратилась в проходной двор великих держав. Управляющие бесчисленными княжествами, епископствами и герцогствами правители усердно подражали в государственных делах Людовику XIV, установив в своих владениях абсолютистские режимы. Правда, в отличие от французского образца, германский абсолютизм получился диким и варварским. Правитель княжества Ансбах Карл-Фридрих-Вильгельм, развлекал свою любовницу, подстреливая из ружья трубочистов на крышах. А другой суверен, граф Лейнинген-Бонтерблюм, был обвинен в 1770 году «в ужасном богохульстве, намеренном смертоубийства, отравление, двоеженстве, оскорбление величества, истязании своих подданных и непозволительно дурном обращение с чужими а так же с духовными особами». Все свои доходы они тратили на придворную роскошь и на армию.

Карл-Теодор Пфальцский из бюджета в 3 миллиона гульденов выделял 200 тыс. гульденов на оперу, 100 тыс. на конюшни, 80 тыс. на охоту и 60 тыс. на замки и княжеские сады. Придворный штат Пфальца насчитывал 1800 человек. А ведь была еще и армия, которой командовали один генерал-фельдмаршал, один генерал-фельдцейхмейстер, 9 генерал-лейтенантов и 10 генерал-майоров – при общей численности в 5 тыс. солдат. Средства на эти забавы выколачивались налогами или торговлей собственными подданными, превращенными в недорогое пушечное мясо – что роднит их с некоторыми современными восточноевропейскими демократиями.

Крепостное право, которое в 16 веке практически исчезло, возродилось на новом уровне. Спрос на зерновые культуры и нехватка рабочих рук побудили помещиков от Эльбы до Волги прикрепить крестьян к земле и обречь их на рабский труд. Промышленность Германии оказалась в полном упадке. Мрачная статистика отражала еще более мрачную реальность. Если в 1656 г. в городе Оснабрюке (важном центре сукноделия) 189 мастеров изготовляли 3156 штук сукна, то в 1679 речь шла уже о 104 мастерах и 1280 штук сукна, а в 1693 г. в городе оставалось 50 мастеров-сукноделов изготовлявших 544 штуки сукна соответственно. Аналогичную картину можно было видеть в Баварии. В 1780 г. там было изготовлено 5 тыс. штук сукна, когда за 100 лет до этого баварские сукноделы производили до 70 тыс. штук сукна в год.

Тысячи обнищавших и безработных немцев были вынуждены эмигрировать, спасаясь от нужды. Торжество феодализма крушило не только экономику, право и жизни, но и души людей. Образование пришло в упадок – обеднел даже немецкий язык. Упадок промышленности заставил купцов и ремесленников переключится на обслуживание княжеских и герцогских дворов. Портные, каретники, оружейники, смогли добиться в этих центрах известного процветания. Правда, за это они были вынуждены поплатится своей свободой. Как писал советский историк А. Эпштейн: «Пробавляясь в роли княжеских поставщиков, доверенных лиц и откупщиков, они каждодневно изощрялись в изворотливости, угодливости и низкопоклонстве».

Такова была цена победившей контрреволюции – авторитарные режимы, упадок экономики, науки и культуры, духовное и физическое рабство для народа. Целых 140 лет, вплоть до Великой Французской революции, на континенте торжествовала реакция. Это конечно не значит, что Европе царили мир и стабильность. Люди миллионами гибли, от голода, тотальных войн, рабского труда. В 1693-1694 гг. от голода во Франции умерло до 2-х млн. человек, а в 1709-1710 гг. – около 1,5 млн. Суровую повседневную реальность тех дней отражает знаменитая сказка «Мальчик с пальчик» (1696 г.) где крохотный ребенок (низкий рост являлся следствием плохого питания) чуть было не стал жертвой злого людоеда.

В этом темном царстве были две луча света – победившая буржуазная революция в Голландии и частично победившая революция в Англии. Тезис «иной мир возможен» был доказан на практике. Правда, цена за это тоже была велика – ведь ранний капитализм английского и голландского образца вполне мог ужаснуть самых преданных борцов за «царство Божие на земле».

Вместо эпилога

Сегодня позади нас еще одно великое революционное столетие и еще одно великое поражение передовых сил. С первых лет 20 века народы сражались за свободу под лозунгами коммунизма и социализма. Для перечисления всех восстаний и революций того времени потребуется несколько страниц – можно лишь отметить крупнейшие революционные циклы, такие как 1917-1921, 1944-1949, 1968-1981 годы.

Но в начале 1990-х годов капитализм и реакция одержали сокрушительную победу. Причем «отмена социальных противоречий» и «новое постиндустриальное общество» не отменили войны и противоречия – народы оказались вовлечены в новые, еще более кровопролитные и варварские конфликты. Миллионы людей заново знакомятся с голодом и нищетой, а отчаяние уже сейчас порождает голодные бунты. Но без социалистической идеологии они имеют не больше перспектив на успех, чем голодные бунты во Франции при «короле-солнце».

На дворе время оголтелой политической реакции, экономического упадка и культурного регресса. Сколько оно продлится на этот раз – 100, 140 лет, или больше? На сколько растянется период варварства, сменивший эпоху социального, экономического и политического подъема? Это пока не ясно. Но не исключено, что зима будет долгой.

Артем Кирпиченок

Читайте по теме:

Андрей Манчук. Сто лет запрещенной революции

Артем Кирпиченок. Юбилей Реформации

Терри Иглтон. Руссо и наша эпоха

Ноам Хомский. Сова Минервы вылетает в сумерках

Андрей Манчук. Покрова на Нерли и глобализм

Юрій Латиш. Влада і революція: сто років потому

Алексей Сахнин. Блеск и нищета Февраля

Андрей Манчук. Долгая дорога к храму

Лори Пенни. Возьмите меня на работу... Папой

Славой Жижек. Лишь горящая церковь светит

Андрей Манчук. Сто лет запрещенной революции

Николай Спорик. В чужой устав со своим монастырем

Артем Кирпиченок. «Красные попы». Утраченный шанс РПЦ

Андрей Манчук. Почему я коммунист

Славой Жижек. Ленин застрелен на финляндском вокзале

Валерий Солдатенко. Я знаю, что такое украинская революция