«Политика присваивает прошлое»«Политика присваивает прошлое»«Политика присваивает прошлое»
Пряма мова

«Политика присваивает прошлое»

Георгій Ерман
«Политика присваивает прошлое»
Существовало письмо Министерства образования высшим учебным заведениям, где было предложение ввести курс «украинской политологии», или же «научного национализма». Это предложили люди, преподававшие научный коммунизм

28.04.2012

Георгий Касьянов, заведующий отделом новейшей истории и политики Института истории Украины НАНУ, профессор кафедры истории Киево-Могилянской академии, директор образовательных программ Международного фонда «Відродження», известен не только как один из ведущих специалистов в области современной истории Восточной Европы. Он принципиально отстаивает право на самостоятельное развитие исторической науки, которую форматирует и использует действующая власть – в зависимости от текущей политической конъюнктуры. В интервью LIVA.com.ua Георгий Касьянов рассказывает о том, как формировалась господствующая сегодня версия украинской истории, ограниченная «этническим» нарративом – который, фактически, представляет нынешнее государство продуктом «тысячелетней борьбы» украинцев.        

 

Чему посвящены ваши последние книги? В чем проявляется влияние политики на формирование курса национальной истории в Украине? Кто является ведущим актором формирования этого курса в учебниках и науке?

– Обе мои «последние» книги, в некотором смысле, посвящены защите профессии ученого-историка от влияния политиков и диктата политики над научными исследованиями.

К примеру, книга «Украина – Россия: как пишется история. Диалоги, лекции, статьи» посвящена способам написания и пояснения истории в обеих странах. Мы с моим соавтором Алексеем Миллером проходимся в ней по конкретным примерам из истории – именно в контексте взаимодействия истории и политики.

Политическая мотивация написания определенного типа истории очевидна. Когда Украина  в 1991 году получила суверенитет, который все называют независимостью, возникла ситуация, когда новая страна на карте Европы нуждалась в своей собственной версии истории. Официальной истории не было – и ее создавали ученые, авторы учебников, общественные активисты. Конъюнктура начала девяностых годов – это создание национальной украинской истории, которая должна узаконить факт существования независимого государства и обеспечить лояльность граждан этому государству с помощью исторических аргументов.

Перекраивание истории под национальный стандарт было общей тенденцией в пост-коммунистическом и пост-советском пространстве. В Украине были представлены две стратегии. Первая – обращение к уже существующим образцам, а главный образец – «История Украины-Руси» Михаила Грушевского – представлял собой фундаментальный вариант национального «мастер-нарратива». Среди историков девяностых годов считалось хорошим тоном заявлять, что мы опираемся на фундамент, созданный Грушевским.

И был некий «советский вариант» – объяснять историю с позиций социально-экономических изменений и классовой борьбы.

Эти два варианта смешались, и получилась та версия истории Украины, которая доминирует в учебниках, вузовских курсах и так далее. В головах тогдашних, да и большинства нынешних авторов школьных учебников, смешались элементы нацио- или этноцентрической истории и «классовой» истории. Суть истории осталась той же, поменялись названия ее агентов. Например, если раньше движителем истории представлялась борьба классов, то теперь – борьба наций.  

Заказчиком – в самом прямом смысле – было и остается Министерство образования (как бы оно не называлось тогда или сейчас, организация образования – его основная функция). Оно определяет содержание исторического образования. Но, помимо этого, существует и некоторый общественный запрос, конъюнктура, общественная ситуация на которую откликаются историки, занимающиеся обслуживанием идеологических потребностей государства или же каких-то сегментов общества.

Почему вы считаете, что Украина получила только суверенитет, а не независимость?

– Слово «независимость» имеет много смысловых пробелов. Это красивая метафора, которая необходима для социально-политической мобилизации. На самом деле независимых стран не бывает. Все от кого-то зависят. Украина зависит от поставок газа из России, от конъюнктуры на рынках стали и химпродукции, от соотношения сил на геополитической арене, от кредитов, от позиции соседей… Можно продолжать до бесконечности. Система зависимостей очень широкая – и это относится ко всем государствам. Суверенитет тоже предполагает массу внешних ограничений и самоограничений – вступление в Евросоюз, например, предполагает отказ от некоторых элементов суверенитета. 

За двадцать лет у нас изменилось четыре президента, к власти приходили разные политические силы. Концепция национальной истории как-то менялась за это время?

– Базовый вариант национальной истории фактически не менялся с момента появления первых учебников. Ключевым, центральным элементом истории Украины была и остается история этнических украинцев. Этнический или национальный «Другой» выступает в ней как фон для основной темы, Содержание истории в этом варианте – это борьба украинцев за независимость, за государственность. В последние семь лет наблюдались некоторые колебания в этой сфере. При Викторе Ющенко были очевидными попытки усилить – или, я бы сказал, усугубить – этническую эксклюзивность украинской истории. Сейчас несложно заметить попытки некоего реванша – устранение из школьных учебников неугодных нынешней власти идеологем и внедрение других идеологических штампов. При этом, трактовка магистральной линии исторического процесса остается неизменной – история Украины подается как более чем тысячелетний «драйв» украинцев к собственной государственности (независимости) и борьба с внешними и внутренним врагами.

То есть, история национальных меньшинств не освещается?

– Как определить, какой этнос живет на украинских землях дольше? Украинцы, которые на уровне элиты узнали что они украинцы во второй половине XIX века, а на уровне массового сознания – в первой трети ХХ века? Русские, в некоторой своей части составлявшие в течение столетий «привилегированное меньшинство»? Поляки, столетиями доминировавшие на огромных территориях, ныне входящих в состав государства Украина? Крымские татары, в течение столетий являющиеся неотъемлемой частью истории Украины? Евреи, живущие здесь чуть ли не с Х столетия? 

В учебнике истории есть два этажа – на первом этаже располагаются этносы, которые выглядят «Другими» и играют роль фона для основного этноса – они или мешают этому основному этносу, являются его врагами (поляки, крымские татары) или плохими союзниками (как русские и крымские татары). Вы не найдете в учебной литературе явных, прямых утверждений о том, что русские – враги. А в контексте есть много всего, что создает негативный фон.

И второй этаж официального нарратива – другие национальные группы, которые в лучшем случае просто упоминаются. В учебнике могут написать, что много столетий на территории Украины жили караимы, гагаузы и другие народы, просто их перечислить – но конкретных сведений в учебниках вы почти не найдете.

Есть попытки общественных организаций восполнить этот пробел созданием факультативных курсов – но они, как правило, не имеют общенационального значения и общеинституционального влияния. Поэтому доминантный нарратив в истории Украины остается этническим эксклюзивом и посвящен лишь истории украинцев. А если учебник основан на намеренном исключении каких-либо фактов или намеренном некорректном толковании из истории – это ненаучный подход.

В то же время, нетрудно заметить, что в учебниках вызывает вопросы и образ самих украинцев. На переднем плане – столетия страданий и угнетения. В последнее время, с интенсификацией темы Голодомора как апокалиптического страдания, тема виктимности вышла за всякие разумные пределы. В результате исторический фон бытия самих украинцев выглядит весьма депрессивно. Нацию, которая так долго страдала и безуспешно боролась, все время была жертвой обстоятельств или соседей, могут пожалеть, ей могут сочувствовать – но будут ли ее уважать? Опираясь на нынешние учебники истории Украины, сложно воспитать личность, настроенную на активные, позитивные действия, на преодоление каких-либо трудностей. Нынешний учебник больше учит, как объяснить нынешние неудачи прошлыми.

– Связано ли это с тем, что у нас в Украине период создания государства-нации сильно запоздал  в сравнении с государствами Западной Европы?

– В Украине социально-экономическая модернизация происходила в рамках государства, которое на определенном этапе развития задекларировало как цель движение к бесклассовому и безнациональному (если точнее – наднациональному») обществу. Идеологи этого государства стремились к созданию новой исторической общности, которую они назвали «советский народ». В результате, украинский национальный проект – это скорее негативная реакция на такую «чужую» модернизацию – что, впрочем, характерно для региона Центрально-Восточной Европы и Балкан.

Сейчас мы являемся участниками и наблюдателями процесса приспособления результатов «чужой» модернизации под «свои» нужды. Отсюда и длящаяся уже больше двадцати лет дискуссия о том, как совместить в пределах Украины «титульную» нацию (под которой подразумеваются этнические украинцы) и политическую/гражданскую нацию (сюда входят все граждане Украины).

В этом смысле, национальный проект в его классическом варианте – когда национальное государство выстраивалось под титульную нацию, – действительно является запоздалым. На мой взгляд, весьма симптоматичным является то обстоятельство, что адепты такого варианта в основном сосредотачиваются в рядах гуманитарной интеллигенции и очень мало представлены в бизнесе, юриспруденции и других сферах, связанных с «реальным сектором» и управлением.

При этом, объект заботы сторонников такого варианта национального проекта – этнические украинцы – остаются в массе на окраинах социальной мобилизации и продвинутости. Наличие успешных этнических украинцев в некоторых секторах бизнеса, бюрократии, массовой культуры или на верхних этажах элитарной культуры не влияет на ситуацию в целом – «титульная нация» в государстве, названном ее именем, является бедным и социально угнетенным большинством. 

Как формировался этот официальный нарратив украинской истории?

– Я уже упоминал, что в начале девяностых годов произошло слияние советской модели историографии (условно «марксистской»), основанной на утверждении о том, что движущая сила истории – это классовая борьба и социальное развитие – и национальной модели, в которой движущей силой истории является борьба нации. Они смешались, и получилось то, что у нас есть. Когда вы упоминаете о национальных героях, те герои, которые у нас есть – предположим, Кармелюк, Довбуш и Шевченко – из героев социальной борьбы стали героями борьбы национальной. Шевченко из революционного демократа стал национальным будителем, Кармелюк превратился из «народного мстителя» в национального героя. В учебниках упоминается, что они боролись против социального гнета – только добавляется элемент, который был и в советских учебниках – что это была борьба угнетенных против угнетателей.

А как же Хвылевой, Скрыпник, Довженко ведь их не так просто включить в план националистического видения истории, и они ставили своей целью борьбу за уничтожение социального угнетения?

– Их характеризуют как национал-коммунистов – людей, которые пытались соединить марксистские идеалы с идеалами национальными. У каждого из них были свои особенные взгляды. Хвылевой, например, предпочитал, чтоб его называли не коммунистом, а коммунаром. В украинской политической истории национал-коммунизм – это результат слияния левых некоммунистических партий с КП(б)У, которая была не самостоятельной партией, а региональным подразделением ВКП(б). Национал-коммунисты в советском варианте – это сторонники коммунизма с «местными особенностями»

С другой стороны, это течение было порождением политики коренизации. Уступки национальным устремлениям местного населения – коренизация, украинизация (хотя в украинизации был и другой важный компонент, о котором почему-то не упоминают – борьба с «мелкобуржуазной стихией» в городах – тотально русскоязычной).

Судьба представителей  национал-коммунизма известна. Движение это возобновилось в шестидесятые годы среди части украинских диссидентов – Ивана Дзюбу, например, также причисляли к «национал-комунистам». Для Украины это особая тема – с самого начала ХХ века желание соединить национальные и социальные идеалы было «родимым пятном» всего украинского движения во всех его ипостасях, кроме радикально-националистических, которое всегда левые идеи отметало.

– Была ли политика украинизации попыткой реализации национального проекта?

– Безусловно. В значительной мере она была результатом компромисса между партией и местными национальными движениями, которые претендовали на свою долю автономности. Политика украинизации играла важное значение в классовой войне после гражданской войны. Ведь в Украине продолжалось противостояние с буржуазией. Дворянство было уничтожено, но буржуазия в Украине была русскоязычной, и проект украинизации, кроме уступки местной партийной элите, имел другое значение – задавить местную русскоязычную буржуазию, классового врага. В каждой из республик СССР коренизация имела свой особый характер. В Средней Азии приходилось, например, действовать более грубо в условиях влияния ислама – а в Украине все делалось компромиссным путем. Но как только центр усилился, все это немедленно прекратилось.

В 1993 году преподаватели научного коммунизма предложили заменить этот курс курсом «научного национализма». Почему этого не случилось?

– Существовало письмо Министерства образования высшим учебным заведениям, где было предложение ввести курс «украинской политологии», или же «научного национализма». Это предложили люди, преподававшие научный коммунизм – ну а кто это еще мог быть? В журнале «Політична думка» за 1994 год вышла весьма критическая статья Евгения Быстрицкого об этой инициативе – «Может ли национализм быть наукой». Каким образом это мероприятие было остановлено, мне неизвестно. Однако, намерение было весьма симптоматическим…

С чем связано столь быстрое изменение взглядов у людей, которые трудились на ниве пропаганды основ «научного коммунизма»?

– Есть институционная причина – тысячи людей зарабатывали на хлеб преподаванием научного коммунизма, научного атеизма и истории КПСС. Они стали не нужны. В то же время, резко возрос спрос на преподавателей истории Украины. И тогда историки КПСС стали читать историю Украины – базовые предметы, введенные на первых курсах как обязательные с 1993 года. Они имели ту же идеологическую функцию – повторять школьный курс и воспитывать лояльных граждан. Кафедры научного коммунизма и истории КПСС частично стали кафедрами истории Украины. Люди просто переквалифицировались.

Второй причиной стала элементарная конъюнктура. Третьей – наиболее структурно важный вариант – то, что люди, преподавшие коммунизм, очень легко могут преподавать и национализм. Эти идеологии похожи по многим своим базовым установкам. Ну, например, идея борьбы, как движущей силы общества. Если в коммунизме это идея классовой борьбы, то в национализме – идея борьбы между нациями.

Еще одна характерная черта – детерминизм – предопределенность развития общества некими объективными факторами. Для коммунизма речь идет об экономических факторах. Развитие человечества – это смена общественно-экономических формаций, предопределенная некой «объективностью», некой целью истории – освобождением человека и построением бесклассового общества. Для национализма смысл существования общества в том, чтоб существовала и развивалась нация, и у нее было свое государство. Если своего государства нет – это дефект.

Такой детерминизм ставит вывод перед гипотезой, да и гипотеза здесь исчезает – есть некая абсолютная истина, под которую следует «подогнать» исторический процесс. Развитие человечества  объясняется тем, что есть какая-то цель. И все, что было до этой цели, объясняется наличием этой цели – уничтожением классов в марксизме – или существованием сильной нации, как вершины развития, в национализме. Человек, способ мышления которого был воспитан в рамках «марксистской» ортодоксальной методологии, достаточно легко перейдет в националистическое мировоззрение. В конце концов, коммунизм был своего рода гражданской религией. Формой гражданской религии является и национализм.

Имеет ли шансы в украинской исторической науке марксистская методология?

– Марксизм не забыт и не проклят. Некие ритуальные заклинания об отказе от него – ненормальная реакция ненормального организма. Отторгать крупную философскую систему, которая продолжает развиваться, только в угоду определенной политической конъюнктуре могли сделать только люди, воспитанные в рамках ортодоксальной «марксистской» системы – когда любая другая  идеологическая форма не принимается. Раз марксизм построил плохое государство, значит, мы будем строить хорошее государство, и этот марксизм отбросим?

Самое поразительное то, как история мстит своим агентам. Люди, которые отвергли марксизм, в своих высказываниях и действиях остаются ортодоксами. Антикоммунисты ничуть не лучше ортодоксов-коммунистов. Действуют они также – только название поменяли. Поменялись портреты и названия – но инстинкты, способ мышления, способ поведения остался очень похожими на то, что было.

Произошел ли раскол в среде украинских историков – в связи с доминированием национального нарратива?

– Большая часть историков начала тянуть украинскую нацию в «украинский миллениум». Но уже в 1993 году наметился некий раскол, когда часть моих коллег, «испорченная» знакомством с более широким интеллектуальным контекстом, высказывала недовольство желанием большинства удревнить возраст украинцев, как нации.

Теперь же сообщество историков стало довольно пестрым. В Украине появляются и успешно функционируют исследователи, выходящие за рамки национального нарратива. Есть историки, готовые признать, что история – это то, что написано, а не то, что было на самом деле, ну и так далее. Теперь есть микроистория, городская история, гендерная история. Пейзаж исторической науки стал более разнообразным – отошли от гранд-нарративов, когда нужно было писать историю Украины за тысячу лет, и описывать ее как некий единый заранее детерминированный процесс.

Но доминантным остается национальный стереотипный эксклюзивистский дискурс, который представляет историю Украины как историю развития только украинской нации. В рамках самого национального нарратива возможны варианты. Есть хорошо аргументированные, основанные на документах вещи, которые работают на национальный нарратив как на научную версию истории. Если говорить об альтернативах, можно говорить о расширении национального нарратива, его углублении и оснащении научным аппаратом. В самом национальном нарративе возможны культурно-антропологический либо социально-антропологический подходы. Историк Наталья Яковенко работает в национальном нарративе, но у нее много обращений к вопросам быта и культуры, и она однозначно правильно отрицает идею удревнения украинской нации – чтобы слово нация не становилось анахронизмом и не относилось к периоду Киевской Руси.

В выступлениях президента Виктора Ющенко или представителей ВО «Свобода» звучали маргинальные теории о том, что украинцы якобы происходят от трипольцев и других древних культур. Как это следует оценить?

– Эта экзотика существовала задолго до «Свободы» и  Ющенко. Для того, чтобы доказать связь между нынешними украинцами и трипольцами, нужно нечто большее, чем показать что совпадают некоторые образцы керамики. Есть так называемый примордиализм – когда ищут связи, вплоть до генетических, с древними народами, существовавшими на определенных территориях. Если учитывать масштабы миграций в истории, – пусть даже здесь тысячелетиями жили какие-то автохтонные племена, – учитывая характеры миграций, здесь даже за несколько сотен лет не могло остаться никакого «биологически чистого материала».

Жанр национализма предполагает удревнение нации в веках – чем наша нация старше, тем сильнее ее претензии на современность. Если бы я занимался политикой, я бы, наоборот, делал ставку на то, что украинская нация – молодая, энергичная, и у нее все в будущем, а не прошлом. А в том варианте, в котором нам преподносят украинскую историю, рассказывая о невозможно тяжелом и тягостном прошлом, никакого будущего не найти. Выражение «кто не знает свое прошлое, не имеет будущего» весьма эффектно – но в наших конкретных условиях оно опошлено практикой навязывания заунывного тысячелетнего плача вперемешку с жуткими социальными бунтами, агрессией и анархией.

Процесс формирования модели нации (этнической или политической) начался в последней четверти XIX века. Тогда началось формирование образа единой нации, ирредентистского проекта с идеей объединения в одном государстве всех украинских земель. Тогда появилось словосочетание «украинская нация». А какое вот, например, отношение к украинской нации имеет запорожское казачество? Запорожцы себя никогда не называли украинцами и не знали слова «национальность». Процедура «приобщения» казачества к украинской нации имеет смысл в рамках национального нарратива. Как только она выходит за рамки национального нарратива, как только запорожцы исследуются детально – национальный шарм сразу теряется.

Получается реверсивная история. Запорожцы какое-то время были на территории Украины, мы живем в Украине – значит, они наши предки и украинцы, украинская нация, часть национальной истории. В XVII веке самоназваний местного населения было много — «черкасы», «казаки», «руськие». Формы самоидентификации были донациональные – связанные или с религиозными или с сословными маркерами. Какое «гражданское самосознание» или «национальное самосознание» имел среднестатистический крестьянин на «украинских» землях Речи Посполитой в XVII веке? О какой нации может идти речь в это время? Разве что о нации сословной – но эта «нация» имеет весьма  опосредованное отношение к нынешней «нации».

– Михаил Покровский писал, что «история это политика, опрокинутая в прошлое». Вы говорите, что «история это не то что было, а то, что написано».

– Я не хотел бы, чтобы какая-то версия истории становилась официальной. Люди, которые профессионально занимаются методологией истории, делят ее на дидактическую, аффирмативную (идеологическую) и аналитическую. Мои интересы – в сфере аналитической истории. Если историю трактовать как научную дисциплину,  есть определенные самоограничения, требующие усилий над собой, чтоб не уйти в другие сферы. Если я произношу фразу, что история должна быть свободна от политики, то я уже вступил на территорию политики – а это требует другого уровня самодисциплины. Хочу я этого, или нет, все равно будет официальная история, которая несет идеологические функции и преподается в школе. Но я не хочу в ней участвовать. Покровский правильно сказал об одной из версий истории. Если в 1993 году предлагали курс «научного национализма» – то, естественно, это политика, которая присваивает прошлое. Прошлое интерпретируется в интересах нынешней власти.

Стоит ли тогда ограничиться сухой подачей фактов?

– Когда я преподаю студентам в Могилянке, я объясняю, что версии одного и того же события могут быть разными. Люди подходят к событиям в соответствии с разными мировоззрениями, религиозными культурами, методологиями.

А разве это не релятивизм?

– Это подпадает под определение «релятивизм». Но релятивизм предполагает, что ни одна из этих версий не приближается к истине вообще. Он абсолютизирует относительность знания. А исторический факт – например,  документально установленная дата рождения – вещь неоспоримая.

Но я о другом. В моем понимании мы просто рассматриваем с разных сторон разные аспекты одного и того же исторического явления-события.

Как вы оцениваете критический взгляд канадского историка Джона-Пола Химки в отношении героизации истории ОУН-УПА?

– Я лично знаю профессора Химку более двадцати лет. Химка не выступает вообще против героизации как таковой, но у него есть сомнения в отношении морального оправдания практики уничтожения мирного населения (поляков или же коммунистов) – когда участники таких действий становятся безупречными героями. Служба безопасности ОУН уничтожала поляков и коммунистов семьями, считая их оккупантами. Речь идет не о военных действиях, а именно об уничтожении мирного населения. Этот очевидный факт не отрицают даже пропагандисты ОУН-УПА.

На мой взгляд, Химка правильно привлекает два типа аргументов – это аргументы научные и морально-этические. Поскольку в мифологии ОУН-УПА преобладают морально-этические аргументы (сражались за независимость, жертвовали собой – а значит, можно утаивать или оправдывать весьма неприглядные для «светлого образа» вещи) – Химка обращает внимание на этот серьезный изъян национальной мифологии.

Кроме того, если уж речь идет о научных исследованиях, Химка протестует против «избирательной» истории – когда в угоду некой идее замалчиваются, утаиваются или интерпретируются в угоду идеологии некие «неудобные факты». Он выступает с гуманистических позиций, у него высокий авторитет среди историков-ученых – но многие диаспорные издания сильно его третируют, а какой-то недоброжелатель прислал ему портрет черта со свиным рылом с надписью «Джон-Пол Сволочь».

В общем, речь идет о «национальном предательстве». Дискуссии в западных изданиях с его участием показали, насколько национальный сентимент преобладает среди украиноязычной академичной среды, прошедшей западные университеты. Даже они не хотят или не могут трезво взглянуть на вещи – исходя из интересов этнического сообщества и полагая, что таким образом они их защищают. 

Беседовал Георгий Эрман

Фото журнала «Фокус»

Окончание следует

Читайте по теме:

Георгий Эрман. Интервью с Гжегожем Россолински-Либе

Андрей Манчук. Интервью с Борисом Кагарлицким

Дмитрий Райдер. Интервью с Александром Бикбовым


Підтримка
  • BTC: bc1qu5fqdlu8zdxwwm3vpg35wqgw28wlqpl2ltcvnh
  • BCH: qp87gcztla4lpzq6p2nlxhu56wwgjsyl3y7euzzjvf
  • BTG: btg1qgeq82g7efnmawckajx7xr5wgdmnagn3j4gjv7x
  • ETH: 0xe51FF8F0D4d23022AE8e888b8d9B1213846ecaC0
  • LTC: ltc1q3vrqe8tyzcckgc2hwuq43f29488vngvrejq4dq

2011-2020 © - ЛІВА інтернет-журнал