Модернити для марксистов

Многие считают, что они опровергают всякую критику капитализма, если указывают на тот факт, что человек, критикующий капитализм, сам пользуется какими-либо продуктами капитализма. Дескать – и это вы мне говорите, что система не работает, когда у вас вот, например, есть мобильный/ноутбук/тренажер/кофе (нужное подчеркнуть)? Считается, что такой аргумент доказывает лицемерие критикующего капитализм человека.

И проблема заключается в том, что многие левые нередко сами обезоруживают себя – лишают себя возможности парировать аргументы в таких спорах. Если уж вы действительно не доверяете современному промышленному производству; если вы считаете, что наша механизированная цивилизация несовместима с демократией, с экономикой будущего, основанной уже не на ископаемом тполиве или же с человечеством в целом (а подобные мнения встречаются достаточно часто), то тогда вы обязательно должны спасовать перед такого рода критикой и почувствовать вину и неудобство за то, что масса всяких промышленных товаров (тех же ноутбуков) присутствует в большинстве лагерей протеста.

А вот у Маршалла Бермана – американского писателя, родившегося в Бронксе и скончавшегося на прошлой неделе в возрасте 72-х лет – не возникло бы таких проблем – он нашел бы, что ответить в данном случае. Его книги (особенно самая популярная его работа «Всё твердое растворяется в воздухе») были попытками вернуть саму концепцию модернити марксистам и всем левым в целом, которые, несмотря на массу разумных причин в пользу возврата к концепции модернити, до сих пор испытывают по этому поводу некоторый стыд и неудобство.  

«Всё твердое растворяется в воздухе» начинается и заканчивается описанием Южного Бронкса – района, в котором в свое время рос Берман. Южный Бронкс к началу 1980-х превратился в пустырь – и всё из-за действий Роберта Мозеса – планировщика Нью-Йорка, «топором прорубившегося» (по его же собственным словам) сквозь этот район ради строительства скоростных автомагистралей. Сложно даже представить себе, насколько серьезными были разрушения – на месте жилых домов, снесенных ради строительства магистрали, зияли огромные ямы, а то, что оставалось, ловкие землевладельцы поспешили поджечь. Разрушения такого масштаба отнюдь не являлись следствием войны или экономического коллапса. Наоборот, это было следствием того, что Мозес назвал бы «прогрессом» и «модернизацией».

Таким образом, у Бермана была масса причин невзлюбить как самого Мозеса, так и урбанизацию, с которой тот ассоциировался. Однако Берман был несколько проницательнее. Он детально описывает все те «испытания», которые урбанизация Мозеса принесла каждому, кто проживал в этом районе, но он также вспоминает и о нью-йоркской «Всемирной выставке», пляжах Джонс-бич и Орчард-бич, бесчисленных парках и прочих общественных местах, которые Мозес сотворил на месте пустырей и промышленных объектов, болот и свалок. Все эти места с детства питали воображение Бермана. Они как бы рассказывали о «героических идеалах» – о «человеческой отваге», прогрессе и вере в будущее». Как же так случилось, что тот же человек и те же самые идеалы столь безжалостно и жестоко уничтожили Бронкс и так негативно сказались на жизни его обитателей?

В данном случае в уничтожении целых районов не было никакого «триумфа человечества» – это был просто акт «самодурства и жестокости». Почему же всё произошло именно так? Берман утверждал, что всё дело в классовом вопросе, а именно в классовой принадлежности жителей Бронкса – просто их жизни ценились гораздо менее жизней тех, кто проживал в богатых пригородах, для которых, собственно, и строились скоростные автомагистрали. Кроме того, Берман возлагает вину на излишнее высокомерие планировщика и полное отсутствие демократической подотчетности различных государственно-частных компаний, чьи планы и реализовывал Мозес. Берман в своей работе говорит также о «прекращении диалога между модернизмом и модернизацией» –интровертность и пессимизм послевоенного поколения мыслителей, художников и музыкантов, по сути, отдали общественное пространство в руки технократов. Даже сейчас критики Мозеса не в состоянии продвинуться дальше и предложить обществу иную версию модернити – лучше версии Мозеса.

Для определения модернити Берман воспользовался такой фигурой, как Фауст, который как бы отдает свою душу в обмен на модернизацию и развитие. В работе «Всё твердое растворяется в воздухе» Берман неоднократно советует диалектически воспринимать легенду о Фаусте – как историю о вынужденной необходимости сменить курс и двигаться на «темную сторону» – к инфернальной индустриализации и технологическому развитию.

Однако, с другой стороны, Берман жестко критиковал и экологов, несмотря на то, что разделял их стремление к организации городского пространства соразмерного человеку, как и их стремление минимизировать роль бюрократов и крупного бизнеса в процессе планирования города. В частности он особо критиковал их концепцию «малое – это прекрасно». Как можно с такой философией – спрашивал Берман – надеяться добиться революции в мировом масштабе, чего, по сути, потребует реализация ее самых благих идей о демократии и изменении способа производства? В нашу эпоху всемирной торговли углеводородами при неравномерном их распределении – это действительно весьма важный вопрос.

В своей последней книге «О городе» Берман описывает, какой трепет и волнение он (будучи уже убежденным сторонником социализма) испытал как-то на Таймс-сквер, когда буквально «купался» в мигающих неоновых огнях «капитализма в чистом виде» - сконцентрированной здесь коммерческой рекламы. Вокруг в мириадах мигающих огней и сверкающих букв гуляли и глазели по сторонам толпы прохожих. И в этот момент он увидел во всем этом проблески праздничного будущего, наступление которого капитализм будет лишь постоянно сдерживать.

«Социализм – утверждал Берман – будет означать еще больше неоновых огней, еще больше городов, еще больше небоскребов, больше людей вокруг, больше производственных мощностей. Только на этот раз всё это будет контролироваться и использоваться разумным образом, а не для обогащения лишь небольшой кучки людей. Именно о таком видении будущего нам и следует помнить.

Оуэн Хезерли

Guardian

Перевод Дмитрия Колесника

Читайте по теме:  

Оуэн Хезерли. Почему Маркс был прав

Алекс Вильямс, Ник Шрничек. Акселерационистский манифест 

Интервью с Дэвидом Харви. Право на город

Интервью с Дэвидом Харви. Грядет городская революция

Интервью с Дэвидом Харви. «Иной город возможен!»

Интервью с Оскаром Нимейером. «Архитектор обязан быть левым»

Клаудиа Лютер. Едва касаясь земли

Андрэ Влчек. Поезд в Джакарте. Идеальный фашистский город

[Вильямс] - Williams[democratic] демократический, демократичный