Славоя Жижека буквально переполняют мысли. Идеи брызжут из этого словенского философа и культуролога непрерывными потоками слов. Он словно наполненный водой и продырявленный во многих местах шарик, который брызжет во все стороны. Поэтому и тому, кто берет интервью у Жижека, вряд ли удастся направить поток его мыслей в определенное русло – занятие это изначально бесполезное, что, в-общем-то, не так уж и плохо. Однако и самому философу, кажется, тоже нелегко сконцентрироваться на чем-то одном.
Одна из стен в комнате, где мы договорились с ним встретиться, сделанная из сплошного стекла, замечательно подходит для дискуссии о свободе, идеологии, надзоре над людьми и кино-утопиях 1980-х годов – то есть, обо всем, о чем идет речь в фильме «Киногид извращенца: идеология». Наша беседа с Жижеком и происходит в офисе кинокомпании Picturehouse накануне показа этого фильма. Но прежде чем я успеваю задать первый вопрос, Славой начинает сам: он сходу говорит, что я самый лучший из тех, кто когда-либо брал у него интервью. Тот факт, что я едва успел рот раскрыть, его при этом нисколько не смущает.
«Знаете, вот ненавижу – был недавно в Корее и дал там пару интервью – так они меня спрашивают: «Как вы считаете, а что нам нужно сделать в Корее? Как вы оцениваете ситуацию в Корее?» Да идите вы на х…! Я-то откуда знаю? Вот вы знаете? Дурацкая идея…».
Жижек чрезвычайно энергичен. Он постоянно пересыпает свои ответы шуточками и грубоватыми выражениями, за что его и прозвали «Элвисом культурологии» – хотя иногда мне кажется, что ему, скорее, подходит прозвище «комик радикальной философии». Сам я еще не видел фильм «Киногид извращенца: идеология», – честно говорю я ему, – хотя и собираюсь на премьеру, где Жижек будет отвечать на вопросы зрителей. И тут он меня просто ошеломил – он говорит, что тоже не смотрел этот фильм. И тогда я думаю: а что мы тогда здесь вообще делаем? В комнате сидят два человека и обсуждают ленту, которую не видел никто из них.
«Я говорю серьезно – начинает Жижек, – люди-то думаю, что это одна из моих постмодернистских причуд, но у меня от этого просто нервный тик начинается – я терпеть не могу смотреть на себя на экране».
Пытаюсь продолжить тему, и в шутку замечаю: «Ладно, надеюсь, вы хоть помните, о чем говорили в фильме». И снова, как обухом по голове: «Нет, не помню – многое ведь не вошло в фильм. Честно – не помню». Я начинаю думать, что разговор наш как-то не клеится, однако он продолжает: «Я имею в виду, что в фильме-то я в основном импровизировал. А уже потом Софи (режиссер Софи Файнс) должна была это монтировать. Я ее в шутку называю нашей Лени Рифеншталь – ну, знаете, наверное, что Рифеншталь отсняла 200 часов материала для своей «Олимпии», а потом еще год разбиралась с этим материалом и выбирала из него кадры. Так что Софи – это наша левая Лени Рифеншталь».
К счастью я знаю, что в фильме Жижек рассказывает о «Бразилии» Терри Гиллиама – а это один из моих самых любимых фильмов, – и поэтому цепляюсь за эту ниточку.
«Боже мой, да это же лучший британский фильм всех времен! В нем нам заранее показывают, сколько самоиронии будет в новом авторитаризме, насколько он будет комичным – это уже отнюдь не напыщенный фашизм. Там столько замечательных моментов – я об этом минут десять в своем фильме рассказываю. Помните – герои заходят в ресторан и там выдают фото какого-то красивого блюда, а на тарелке подают какую-то хрень – вы едите ее, а смотрите при этом на фотографию».
И тут Жижек начинает кривляться – никогда не думал, что увижу, как философ гримасничает. Где-то в промежутке между гримасой, изображающей в стельку пьяного и человека с выпученными глазами с сердечным приступом, Жижек комментирует: «Думаю, что этот фильм стоит наградить Нобелевской премией. Там есть еще одна сценка, когда после взрыва в ресторане жертв закрывают ширмой, чтобы их вид не отбивал аппетит у посетителей, которые продолжают спокойно есть – вот это действительно работа гения».
Жижек, непоколебимый сторонник принципа первостепенной важности теории, как-то утверждал, что хотя человечество в целом нормально, но 99% процентов людей – занудные идиоты. Спрашиваю его, а не пытается ли он своим фильмом «Киногид извращенца: идеология» донести теорию до этих «идиотов»?
«Да – но кто эти идиоты? Я как раз не имею в виду бедняков, необразованных или обычных людей. Раз уж на то пошло, то большинство из знакомых мне идиотов – ученые. Поэтому-то мне не особенно интересно общаться с ними».
Я высказываю предположение, что 99% людей – это, вероятно, не только ученые. Жижека это, похоже, нисколько не смущает, и он продолжает, не обращая внимания на мою реплику: «Все же, будучи известным интеллектуалом, я чувствую перед собой какую-то дурацкую ответственность, а потом спрашиваю себя: а вот, если честно, что я могу с этим поделать? Утверждать, что у меня есть готовые ответы на все вопросы – это блеф. Как я часто повторяю, мы, философы, можем разве что корректировать сами вопросы».
Что же это за вопросы, которые пытается корректировать Жижек? Во-первых, это то, как мы воспринимаем саму идеологию. А это уже «отнюдь не масштабный социально-политический проект», который «закончился в 1990-м году» вместе с распадом Советского Союза. «Идеология – говорит Жижек – до сих пор жива и неплохо себя чувствует – не в виде некой крупной системы, а в саморазумеющейся, нормальной повседневной форме».
«Власти (как бы мы их ни называли) теперь обращаются к нам в повседневной жизни по-иному – они уже не говорят нам: отдай жизнь за Британскую империю, социализм или что-то еще. Нет, сейчас это в основном всякая разрешающая хрень. Общество говорит нам что-то вроде такого: будь честен перед собой, будь настоящим, развивай свои возможности, будь добр к другим. Это именно то, что я называю «слегка просвещенным буддистским гедонизмом».
По мнению Жижека, нынешний конфликт между Обамой, который проталкивает реформу здравоохранения, и республиканцами, ставшими причиной приостановки работы правительства США, «задевает самый нерв и показывает всю фальшь американской повседневной идеологии свободы».
«Чего американцы не желают признавать, так это того, что между государственным регулированием и свободой нет никакого противоречия – для того, чтобы мы действительно были свободны в процессе нашего социального взаимодействия, должна существовать чрезвычайно развитая и сложная система здравоохранения, законов, институтов, моральных норм и так далее». «Идеология в наши дни – говорит Жижек – это несвобода, которую вы лично и вполне искренне воспринимаете, как свободу».
Именно поэтому, считает он, многие американцы воспринимают всеобщую систему здравоохранения как ограничение их права выбирать врача: «На хрена? Я ведь буду чувствовать себя более свободным, если мне вообще не надо будет думать об этом. То же самое с электричеством – я с радостью откажусь от свободы выбирать себе поставщика электроэнергии или воды. Ну, представьте себе – это значит, что все эти вопросы нужно будет самому решать и постоянно делать выбор»?
Но я все-таки пытаюсь заставить Жижека сделать выбор:
– Э-ээ, ну, знаете, это же классический вопрос: кофе или чай? Да, пожалуйста.
– Так все-таки, Фуко или Хомский?
– Нет, спасибо, – хихикает Жижек.
– Иосиф Сталин или Джо Страммер?
– А тут что, даже выбор есть?! – смеется Жижек.
Поскольку сам Жижек называл себя сталинистом, я говорю, что это-то он мне как раз и должен объяснить.
– Нет-нет. Дело здесь вот в чем: я, конечно, предпочел бы сказать, что Сталин – но именно потому, что это от меня и ожидают услышать. Ну вы знаете – потому что он, дескать, был чудовищем. А что касается The Clash – мне нравится их деятельность, их политическая ангажированность. Мне в них все нравится… кроме музыки. Увы, должен признаться, что я консерватор из поколения 1968-го года. Я втайне думаю, что всё самое интересное в поп- и рок-музыке было в период между 1965 и 1975 годами. Уж извините!
Как ни удивительно, но из современных групп он предпочитает немецкую индастриал-метал группу Rammstein. «Они очень тяжелые, но я считаю их чрезвычайно прогрессивными. Совершенно ошибочно воспринимать их, как некую чуть ли не прото-фашистскую группу. Боже мой, да они же открыто поддерживали партию Die Linke и вообще левых Германии. Мне нравится, что в них есть что-то подрывное, что-то взрывающее изнутри всю эту систему. Вот они мне нравятся.
Психологически-то я ведь фашист – уже все об этом знают, не так ли? Кто же это опубликовал? Кажется Daily Telegraph? Ну, помните, там один мудак назвал меня в статье левацким фашистом – Алан Джонсон, или как его там? Я думаю, что нам следует перенять все эти штуки, черт возьми, – все эти авторитарные жесты, единство, лидера, жертвенность. Почему бы и нет? Нет? Ну, в-общем, эти ребята – Rammstein – это мое».
Я себе даже представить не мог, что наша беседа закончится такими словами.
Люк Мэсси
Перевод Дмитрия Колесника
Читайте по теме:
Дэнни Лэй. «Киногид от извращенца»
Николя Дютен. Интервью со Славоем Жижеком
Славой Жижек. Европейский стиль
Билли Брэгг. Почему музыка вновь должна политизироваться
Славой Жижек. Политика Бэтмена
Жером Росс. Фуко и революционная самокастрация левых
Славой Жижек. Мужество принять решение
-
Економіка
Уолл-стрит рассчитывает на прибыли от войны
Илай Клифтон Спрос растет>> -
Антифашизм
Комплекс Бандеры. Фашисты: история, функции, сети
Junge Welt Против ревизионизма>> -
Історія
«Красная скала». Камни истории и флаги войны
Андрій Манчук Создатели конфликта>> -
Дискусія
Оксана Жолнович: «сломать все социальное»
Дмитрий Ковалевич Классовая повестка>>
RSS
