Неприятности в раю

В ранних своих работах Маркс писал, что единственным вариантом ответа на конкретные проблемы в той ситуации, которая сложилась на тот момент в Германии, было решение глобального масштаба – мировая революция.

Это и есть, по сути, краткое определение различий между реформистским и революционным периодами: во время реформистского периода мировая революция остается лишь мечтой, которая разве что придает некую значимость попыткам осуществить перемены на локальном уровне; однако во время революционного периода становится очевидно, что ничего невозможно изменить к лучшему без радикальных перемен на глобальном уровне. 

В таком, чисто формальном смысле 1990-й год был революционным годом – тогда стало очевидно, что частичные реформы в коммунистических государствах работать не будут, и потому для решения даже бытовых проблем – например, обеспечения людей продовольствием – необходимо было полностью сломать всю систему. Где же – на каком этапе – в таком случае мы находимся в данный момент? Являются ли проблемы и протесты последних лет признаком приближающегося глобального кризиса, или же это всего лишь незначительные препятствия – проблемы, которые можно решить на локальном уровне?

Наиболее примечательно в нынешних восстаниях то, что происходят они не только – и даже преимущественно – не в «слабых звеньях» системы, а в тех странах, которые доселе считались примерами успешного развития. Мы знаем, почему люди протестуют в Греции и Испании, но почему же проблемы возникают и в таких процветающих и быстроразвивающихся странах, как Турция, Швеция или Бразилия? Революцию Хомейни 1979-го года также можно ретроспективно рассматривать как пример возникновения «непрятностей в раю» – ведь тогда в Иране как раз проходила ускоренная про-западная модернизация, и Иран считался одним из самых стабильных союзников Запада в регионе. Может быть, с нашими представлениями о рае что-то изначально не так?

Еще до нынешней волны протестов обстановка в Турции была достаточно накалена: модель государства, комбинирующего либеральный экономический курс с умеренным (приемлемым для Европы) исламизмом, гораздо лучше смотрелась на фоне более «европейской» Греции, погрязшей в идеологической трясине и склонной к экономическому самоуничтожению. Конечно, и в Турции то здесь, то там проступали зловещие знаки: отказ Турции признать геноцид армян, аресты журналистов, нерешенная проблема статуса курдов, различные апелляции к «идее великой Турции» и стремление возродить Османскую империю, навязывание религиозных законов. Однако все эти моменты обычно не принимались во внимание и рассматривались лишь как отдельные и незначительные пятна, которые не должны портить общее впечатление от картины.

А затем вдруг вспыхнули протесты на площади Таксим. Сейчас всем ясно, что запланированная застройка парка возле площади Таксим в центре Стамбула (где должен был быть построен торговый центр) не является «реальной причиной» протестов. Причины нараставшего недовольства лежат гораздо глубже. В данном случае важно также не рассматривать протесты в Турции просто лишь как восстание светского гражданского общества против авторитарного исламистского режима, опирающегося на молчаливое большинство мусульманского населения.

Всё то же самое касается и протестов, вспыхнувших в середине июня в Бразилии – их спровоцировало относительно небольшое подорожание проезда на общественном транспорте, однако протесты продолжились и после отмены решения о поднятии цен. Опять же – протесты вспыхнули в стране, переживавшей экономический бум, где ранее имелись все причины для уверенности в ее будущем. Однако в Бразилии протестующих поддержала президент Дилма Русефф, заявив, что она даже довольна этими протестами.

Общую картину здесь усложняет и тот факт, что протесты имеют явно антикапиталистический характер – протестующие на уровне интуиции ощущают, что фундаментализм свободного рынка и исламский фундаментализм отнюдь не взаимоисключающие друг друга вещи. Приватизация общественного пространства, проводимая исламистским правительством, наглядно демонстрирует, как обе формы фундаментализма могут действовать плечом к плечу. А это уже явно говорит о том, что «вечный» брак демократии и капитализма вскоре распадется.

Следует также понимать, что протестующие не преследуют некую неопределенную «реальную» цель. Протестующие не выдвигают «реальных» требований против глобального капитализма, «реальных» требований против религиозного фундаментализма, «реальных» требований гражданских свобод и демократии – никаких «реальных» целей такого рода они не преследуют. Большинство участников этих протестов ощущают лишь смутное чувство недовольства, которое и является объединяющим фактором различных конкретных требований. Борьба за понимание этих протестов – это не просто эпистемологическая борьба, в ходе которой журналисты и аналитики пытаются объяснить ее подлинный смысл – это также и онтологическая борьба за сам протест, происходящая уже внутри протестного движения. Является ли это борьбой против коррумпированной городской администрации? Борьбой против авторитарного исламистского правления? Борьбой против приватизации общественного пространства? Вопрос остается открытым, и ответ на него будет зависеть от результатов нынешнего политического процесса.

Когда в 2011-м году протесты вспыхнули по всей Европе и Ближнему Востоку, многие настоятельно требовали не рассматривать их, как примеры проявления единого глобального движения. Каждый отдельный пример якобы являлся реакцией на конкретную ситуацию. В Египте протестующие желали того, против чего протестовали в других странах представители движения «Оккупай» – то есть, «свободы» и «демократии». Даже между мусульманскими странами якобы были немаловажные различия: «Арабская весна» в Египте была протестом против коррумпированного прозападного режима; «Зеленая революция» в Иране 2009-го была протестом против авторитарного исламизма. Но несложно заметить, насколько такое стремление обособить протесты лишь соответствует желанию тех, кто хочет сохранить нынешнее положение вещей, заявляя, что никакой угрозы мировому порядку нет – это просто серия обособленных локальных проблем.

Глобальный капитализм – это комплексный процесс, который по-разному воздействует на разные страны. Что объединяет все эти протесты во всем их разнообразии, так это тот факт, что все они являются реакцией на различные проявления капиталистической глобализации. Основная тенденция в развитии современного глобального капитализма – это дальнейшая экспансия рынка, ползучее огораживание общественных мест, сокращение финансирования государственных систем здравоохранения, образования и учреждений культуры. Причем, эта тенденция дополняется усилением авторитаризма политической власти.

Именно в этом контексте происходит протест греков, выступающих против правил, навязываемых международным финансовым капиталом и против их собственного коррумпированного и неэффективного государства, которое все в меньшей и меньшей степени способно обеспечивать функционирование основных социальных служб. И именно в этом же контексте происходит протест граждан Турции – против коммерциализации общественного пространства и религиозного авторитаризма. Именно в этом контексте происходит и протест египтян – против режима, который поддерживают страны Запада. В этом же контексте иранцы протестуют против коррупции и религиозного фундаментализма. И так далее...

Ни один из этих примеров протестов невозможно свести к единичной проблеме. Во всех этих протестах мы имеем дело со специфической комбинацией, по меньшей мере, двух основных вопросов. Во-первых, это экономические проблемы (от коррупции и неэффективности государственных учреждений до капитализма, как такового); и, во-вторых, политико-идеологические вопросы (от требований демократии до требований ниспровержения формальной многопартийной демократии). Всё то же самое относится и к движению «Оккупай».

Несмотря на обилие (нередко противоречивых) заявлений, движению в целом характерны две основных черты: во-первых, это недовольство капитализмом, как системой (то есть не просто отдельными примерами местной коррупции); и, во-вторых, это осознание того, что институционализированная форма представительской многопартийной демократии не подходит для борьбы с капиталистическим произволом – то есть, необходимы обновление и перестройка самой демократической системы. Тем не менее тот факт, что фундаментальной причиной нынешних протестов является глобальный капитализм, еще не означает, что единственным решением проблем является его прямое свержение. Однако следовать прагматической альтернативе, то есть заниматься индивидуальными проблемами и просто ожидать радикальной трансформации – тоже непродуктивно. В таком случае мы упускаем из виду тот факт, что капитализму обязательно свойственна непоследовательность: например, концепции свободы рынка сопутствует практика поддержки США своих фермеров, а проповеди о демократии произносятся Западом одновременно с поддержкой режима Саудовской Аравии.

Эта непоследовательность открывает путь для политического вмешательства – там, где система глобального капитализма вынуждена нарушать собственные правила, там сразу же возникает и возможность требовать соблюдения этих правил. Требовать последовательности в определенных стратегически важных точках – там, где система не может себе позволить быть последовательной – это и значит оказывать давление на систему в целом. Искусство политики заключается в том, чтобы выдвигать конкретные требования, которые, будучи абсолютно реалистичными, тем не менее, бьют в самое сердце господствующей идеологии, предполагая тем самым гораздо более радикальные перемены. Подобные требования, при всей своей выполнимости и законности, де-факто являются требованиями невозможного.

Проект Обамы, который завлял о намерениях ввести всеобщую систему здравоохранения, это как раз и есть тот случай – поэтому и реакция на него была настолько ожесточенной. Любое политическое движение начинается с некой идеи – с того, к чему оно изначально стремится, однако со временем идея претерпевает глубокие изменения. Происходит не только тактическое приспособление – происходит еще и переопределение самой ее сути, потому что сама идея становится частью процесса. Идея становится переопределенной.  

(В предисловии к «К критике политической экономии» Маркс писал (в худшем своем эволюционистском стиле), что человечество ставит перед собой лишь те задачи, которые в состоянии решить. А что если перевернуть это утверждение: как правило, человечество ставит перед собой те задачи, которые решить не может, вызывая тем самым непредсказуемый процесс, в ходе которого происходит переопределение самих целей?).

Допустим, начинается некое восстание, требующее справедливости – например, отмены некоего конкретного закона. Однако чем глубже людей захватывает это восстание, тем больше они начинают сознавать, что подлинная справедливость требует гораздо большего, чем решение изначально вызвавшего восстание конкретного вопроса. Проблема заключается в том, чтобы определить: что же собой представляет это «гораздо большее»? Согласно либерально-прагматической точке зрения все проблемы можно решить постепенно – одну за другой: «Люди погибают в Руанде, поэтому забудьте об антиимпериалистической борьбе – давайте вмешаемся, чтобы остановить резню». Или, например: «Мы должны бороться с нищетой и расизмом здесь и сейчас – не ждать крушения всего глобального капиталистического порядка».

Джон Капуто писал об этом в работе «После смерти бога» (2007):

«Я буду просто счастлив, если ультралевые политические деятели в США смогут реформировать систему: ввести систему всеобщего здравоохранения; эффективно и справедливо перераспределять богатства, пересмотрев принципы налогообложения; ограничить финансирование компаний; предоставить всем избирательные права; добиться того, чтобы к рабочим-мигрантам относились по-человечески; проводить многостороннюю внешнюю политику, интегрируя США в международное сообщество и т.д.  – то есть, если они смогут вмешаться в работу самого капитализма, проведя серьезные и далеко идущие реформы…. И если после всего этого Бадью и Жижек будут жаловаться на то, что «Чудовище Капитализма» продолжает нас преследовать, то я, скорее, позевывая, поприветствую это Чудовище».

Проблема в данном случае не в том выводе, к которому приходит Капуто – дескать, если всего этого можно достичь в рамках капитализма, то почему бы и не оставаться в рамках капитализма? Проблема кроется в исходном предположении о том, что всего этого вообще можно достичь в рамках глобального капитализма в его нынешней форме. Что если все перечисленные Капуто проблемы капитализма, являются не случайными сбоями в работе, а структурными, необходимыми его проявлениями? Что если мечты Капуто – это мечты об универсальном капиталистическом строе без его основных признаков, без тех критических точек, где проявляется его «подавляемая истинная сущность»?

Нынешним протестам и восстаниям придает силы сама комбинация накладывающихся друг на друга требований: протестующие ведут с авторитарными режимами борьбу за («нормальную», парламентскую) демократию; борьбу против расизма и сексизма, особенно по отношению к иммигрантам и беженцам; против коррупции в политике и бизнесе (промышленного загрязненния окружающей среды и т.д.); борьбу за государство всеобщего благоденствия против неолиберализма; борьбу за новые формы демократии, выходящей за рамки традиционных ритуалов многопартийной системы. Однако протестующие также и оспаривают тем самым глобальную систему капитализма, как такового и пытаются сохранить саму идею об обществе вне рамок капитализма.

И здесь необходимо попытаться избежать двух ловушек: псевдо-радикализма («самое важное – это уничтожить либерально-парламентский капитализм, а все прочие виды борьбы нужно считать второстепенными») и стремления к постепенным преобразованиям («сейчас мы должны бороться против военной диктатуры и за основные демократические права, а все мечты о социализме пока лучше отложить»). В данном случае нужно не стесняясь вспомнить маоистское определение различий между основными и второстепенными противоречиями – между теми, которые обретают важность лишь в конце процесса и теми, которые в данный момент являются господствующими. Есть определенные ситуации, когда настаивать на важности основных противоречий – значит упускать возможность нанести сокрушающий удар в ходе борьбы.

Лишь та политика, которая полностью учитывает всю сложность переопределения идеи, заслуживает того, чтобы называться стратегией. Когда мы присоединяемся к некой конкретной борьбе, ключевой вопрос: как наше участие в ней (или неучастие) повлияет на все прочие виды борьбы? 

Как правило, восстание против репрессивного полу-демократического режима (как на Ближнем Востоке в 2011-м), под лозунгами «за демократию» и «против коррупции» позволяет без особых трудностей мобилизовать огромные толпы. Однако вскоре перед нами встаем более сложный выбор. Если в результате восстания мы добиваемся своей первоначальной цели, то вскоре начинаем сознавать: то, что нас действительно беспокоит (нехватка свободы, унижение, коррупция, скверные перспективы) сохраняется в новом обличье. И тогда мы вынуждены признать, что сама наша цель изначально имела некий изъян. Это может означать, что мы начинаем рассматривать и саму демократию, как некую форму не-свободы или же то, что нам необходимо требовать чего-то большего, чем просто политической демократии – демократизации также и социальной и экономической жизни.

Короче говоря – то, что мы сначала считаем неудачей попыток полного осуществления некоего благородного принципа (демократической свободы) – это, фактически, неудача неотъемлемо присущая самому принципу. И осознание того, что неудача может быть неотъемлемо присущей самому принципу, за который мы боремся, является существенным шагом в политическом просвещении.

Представители правящей идеологии разворачивают весь свой арсенал, чтобы только не позволить нам подойти к столь радикальному выводу. Они говорят нам, что демократическая свобода предполагает и некоторую ответственность; что за нее нужно платить определенную цену; что ожидать от демократии слишком многого – это призрак незрелости. В свободном обществе – говорят они нам – мы должны вести себя как капиталисты, инвестируя в свою жизнь: если мы пойдем на некоторые жертвы или если даже потерпим неудачу, то никого, дескать, не надо в этом винить. В прямом политическом смысле США постоянно используют стратегию «минимизации урона» и перенаправляют народные восстания в приемлемые для них парламентско-капиталистические формы – в ЮАР после апартеида, на Филиппинах после падения Маркоса, в Индонезии после Сухарто и т.д. Вот тут и начинается настоящая политика – вопрос в том, как продвигаться дальше, после того, как первая волна перемен и энтузиазма схлынула? Каков должен быть следующий шаг? Как не поддаться «тоталитарному» искушению и пойти дальше, чем Мандела, но при этом не стать Мугабе?

Что это значит на конкретном примере? Давайте, сравним две соседние страны – Турцию и Грецию. На первый взгляд кажется, что они совершенно разные: Греция попала в ловушку политики мер экономии, уничтожающих страну, тогда как Турция переживает экономический бум и становится новой региональной сверхдержавой. Но что, если каждая Турция порождает и содержит в себе свою собственную Грецию – свой «остров невезения»? Как сказал Бертольд Брехт в «Элегиях Голливуда»:

Деревня Голливуд спроектирована так,
Как здесь представляют небо. Здесь
Решили, что когда Господу
Понадобился рай и ад, то
Он не стал делать двух заведений, а
Создал только одно: небо. Оно же
Служит бедным и неудачникам
Адом.

Строки Брехта замечательно описывают нынешнюю «глобальную деревню». Просто проведите ассоциации с Катаром или Дубаи – этими местами развлечений для богатых, существование которых зависит от полурабского положения рабочих-мигрантов. Если внимательно присмотреться, то мы увидим, что в сущности в Греции и Турции сложилась схожая ситуация: приватизация, огораживание общественного пространства, уничтожение социальных служб, рост политического авторитаризма. На элементарном уровне те, кто протестует и в Греции и в Турции принимают участие в одной борьбе. И потому самый верный путь в такой ситуации – это координировать свои действия, отбросить всяческие «патриотические» соблазны, оставить в прошлом историческую вражду двух стран и создавать базу для солидарности. От этого может зависеть само будущее всех этих протестов.

Славой Жижек 

London Review of Books

Перевод Дмитрия Колесника

Читайте по теме:  

Славой Жижек. Грабители всех стран, объединяйтесь!

Ален Бадью. Турция и «возрождение Истории»

Славой Жижек. Масла в огонь

Баррикады Стамбула

Франко А. Бразилия: «футбольные протесты»

Турецкая весна?