Кубинская фантастика: грезы Острова Свободы

30 октября 1937 года, во время заседания Третьей восточной конференции научной фантастики в Филадельфии писатель Дональд Уоллхейм, чьи верхние зубы торчали как у кролика, который впоследствии стал одним из ведущих редакторов фантастики и фэнтази двадцатого века (он публиковал и Эдгара Райса Берроуза, и Уильяма Берроуза), поднялся перед залом энтузиастов  научной фантастики, и заявил: «эпоха научной фантастики завершилась». Зачитав манифест, написанный его другом Джоном Мичелом (который слишком сильно заикался, чтобы читать его самому), Уоллхейм сказал, что все эти истории о ракетных кораблях, лучеметах и жукоглазых венерианских монстрах, которые заполняли страницы «Amazing Stories», «Astounding Science Fiction» и других pulp-журналов – не более, чем эскапизм. «Мир в кризисе», – отметил Уоллхейм. Республиканцы сражаются за выживание в Испании, фашизм господствует в Италии и Германии, и для научной фантастики пришло время как-то на это отреагировать.

«Следовательно, – заключил Уоллхейм, – исходя из этого, Третья восточная конференция научной фантастики постановляет, что научная фантастика должна по своей природе быть на стороне сил, которые ставят своей целью более утопическое существование, применение науки для достижения счастья человечества и более справедливое отношение к жизни».

Резолюция не была принята. Против нее проголосовали двенадцать, а «за» – только восемь фантастов. Однако, идея, которую Уоллхейм привнес в микрокосм жанра – то, что научная фантастика может служить целям текущей политики – пережила предвоенный идеализм, который ее вдохновил. Даже в 1950-х годах попадались американские авторы, которые полагали, что научная фантастика может быть путем к лучшему миру. Это предположение отражено в великолепных и горько-циничных романах – вроде книги «Торговцы космосом» Фредерика Пола и Сирила Корнблата, пародии на индустрию рекламы, или цикла «Основание» Айзека Азимова, который исходил из успокоительного предположения о том, что человеческая история сама может стать когда-нибудь точной наукой. Азимов не был коммунистом, но он был знаком с партийной доктриной, так как много лет входил в состав «Общества футуристов», созданной Уоллхеймом и Корнблатом – активную политическую группу амбициозных писателей-фантастов, многие члены которой  также состояли в Комсомоле США.

Подобно американским автомобилям 1950-х величественное будущее «Основания» выглядит теперь устаревшим; но, как и машины, это будущее обрело продолжительную загробную жизнь на послереволюционной Кубе. Социалистический остров Фиделя Кастро был утопией – по крайней мере, говоря словами Уоллхейма, предполагалось, что живущие там должны были работать во имя «более утопического мира». В то время, как писатели-фантасты в США перешли к другим темам – к внутреннему космосу, киберпространству и апокалипсису, их кубинские коллеги продолжали мечтать о более справедливой жизни и лучших мирах. В частности, на английском языке выходят новые переводы работ двух заметных кубинских авторов – Агутина де Рохаса и его протеже Хосе Мигеля Санчеса, который пишет под псевдонимом Йосс. В своих работах они представляют радикальное будущее для своей родины. Их представления поднимают любопытный вопрос – если ты уже живешь в утопии, как выглядит для тебя более привлекательный мир?

Первое научно-фантастическое событие, которое случилось на Кубе, это, вероятно, прибытие в октябре 1492 года «Ниньи», «Пинты» и «Санта-Марии», которые принесли с собой чужую цивилизацию, обладавшую продвинутой технологией, непонятным языком и собственными экономическими и научными интересами. Жители острова долго ощущали, что лучшим миром был бы тот, который был бы свободен от испанского влияния: первый кубинский фантастический роман, опубликованный в 1920 году, рассказывал о группе борцов за свободу, которые добиваются независимости острова, изменив направление Гольфстрима – что приводит к катастрофическим засухам в Испании.

После революции 1959 года кубинские писатели испытали период своеобразной эйфории, когда все казалось возможным. Приведем только один пример. Оскар Уртадо, так называемый «отец кубинской фантастики», взял идеи Эдгара Райса Берроуза и Говарда Лавкрафта, смешал их с карибским магическим реализмом и написал «Мертвый город Корад» – марсианские хроники в стихах. Но после 1968 года, когда Кастро сделал свою страну частью советского лагеря, такие образные работы стали считаться контрреволюционными, а эскапизм больше не приветствовался.

Как вы понимаете, то, что последовало за этим, не было столь весело. Советские советники тысячами прибывали в Гавану, чтобы переделать Кубу по сталинской модели, к которой утратил энтузиазм сам Советский Союз, и вся научно-фантастическая литература была запрещена на годы вперед. В конце семидесятых, когда запреты были наконец-то смягчены, от кубинской фантастики ждали идеализации «нового социалистического человека». Чертами его характера должны были быть «идеологическая убежденность, отвага, ум, воля, патриотизм, уважение к женщинам и самопожертвование». В те годы на Кубе появилось два типа писателей-фантастов – те, кто на словах соглашался с национальной идеологией, протаскивая в стиле Хана Соло подрывные фантастические идеи в свои книги, и те, кто верил, что социализм Кастро, созданный по лекалам Брежнева, работает.

Агустин де Рохас принадлежал к последнему лагерю. Профессиональный биолог, который стал затем преподавателем театральной истории, Рохас никогда не покидал страну – но его воображение странствовало очень далеко. Он переводил на испанский Азимова, читал Рэя Бредбери и равнялся на советских писателей-фантастов – таких, как Иван Ефремов и братья Стругацкие. По словам современника, он был «храбрым, заботливым, пунктуальным и благодарным». Но его романы говорят нам о том, что он наверняка был еще и очень странным.

Два романа Рохаса переведены на английский язык – «Легенда о будущем» (1985) и «Двухсотый год» (1990). Действие обоих романов происходит в похожей на мир «Звездных войн» вселенной, где прогрессивная Федерация находится в состоянии войны с Империей – естественно, очень плохой. «Легенда о будущем» рассказывает о корабле Федерации «Святогор», который был поврежден попаданием метеорита во время испытательного полета к Сатурну. Поскольку корабль не функционирует, космонавты должны объединиться для совместной работы – но не ради собственного спасения, а чтобы вернуть корабль на землю и подтвердить верность своим идеалам. Персонажи Рохаса часто говорят как роботы: «Биокомпьютер был на грани полной дезинтеграции», – сообщает один из членов экипажа, – Но я прибыл вовремя, чтобы перенастроить его гомеостатическую систему и изолировать поврежденную зону». Однако, эти картонные фразы оттеняет с теплотой написанные сцены  тренировок космонавтов, которые входят в «космогруппы» – маленькие коллективы, где с избытком представлены человеческие чувства – желание, ревность, сожаления, надежды.

Читая «Легенду о будущем», в какой-то момент начинает казаться, что, говоря о «Святогоре», Рохас имеет в виду саму Кубу. Великий коммунистический эксперимент зависит от этого острова в форме корабля, который должен выполнить свою миссию, несмотря на повреждения каркаса, отказ радиопередатчика и тревожную угрозу внутреннего саботажа. Рохас предполагает, что единственная надежда на спасение – это радость товарищества, тот трепет, наполняющий вас изнутри, когда вы вспоминаете тех, кого любите, больше не беспокоясь из-за того, что вы один – или из-за того, что вам приходится убивать отклонившихся от плана членов экипажа. Роман насыщен нежностью – или это паранойя? Но чтобы это ни было, Рохас определенно жил в своем собственном универсуме.

В 1985 году, когда была издана «Легенда о будущем», Куба находилась на пике послереволюционного процветания, подкрепленного советскими закупками кубинского сахара и скидками на советскую нефть. Вскоре все изменилось – при Михаиле Горбачеве СССР дал ясно понять, что помощи, которая держала на плаву Кубу, больше не будет. Однако, в романе «Двухсотый год» вера Рохаса в кубинскую утопию не убывает. Прошло двести лет с тех пор, как Федерация победила Империю, и теперь Империя готовит месть – роботизированная тайная сеть переносит личности своих шпионов и палачей в тела невинных граждан Федерации. Это похоже на «Вторжение похитителей тел» Джека Финнея, но при совсем другой политической обстановке.

Когда вы читаете «Двухсотый год», вы не можете не сочувствовать Федерации – это мирное место, где инженеры работают над тем, чтобы превратить популярные фильмы в парки развлечений, и все стараются жить в соответствии с планами компьютеризированного Центрального архива. Есть даже место для «примитивов», –  тех, кто подражает убогой, но насыщенной конфликтами жизни доисторического человечества, и «кибов», чьи кибернетически усовершенствованный разум открывает перед ними загадочные возможности. Есть и скачущие машины, и летающие ковры –  но больше всего внимания уделено людям. В книге есть  матери с сыновьями, доктора с пациентами, влюбленные, друзья, враги – и все они проходят перед нами хороводом через повествование, как в театре, в точно назначенное время.

Однако, по мере того, как роман идет к своему концу, вам все менее ясно – верит ли Рохас в человечество? Он считает, что оно склонно к страхам и сомнениям, эгоистичности и предательству. Согласно развитию сюжета, Рохас смотрит на своих читателей через призму гипотетического будущего, в котором человеческие недостатки преодолены – и Федерация, наконец-то, твердо стоит на ногах. Однако, утопия по Рохасу, это идеальное место, которое будет разрушено обитающими в нем человеческими существами. Его подход профессионален, но его моральные качества настолько высоки, что он кажется почти чужим для своих читателей. С другой стороны, это глубоко трогает. Кто, как не человек, мог увлечься такими представлениями о будущем?

Мы погрешили бы против истины, если бы сказали, что история Кубы не пошла в том направлении, на которое указывал Рохас. Во время своего коллапса Советский Союз едва не утащил Кубу за собой на дно. В 1993 году, после того, как как СССР прекратил закупки кубинского сахара ВВП страны упал на 14,9%. Для спасения страны (или, по крайней мере, своего правительства) Кастро объявил о начале кризисного Специального периода, во время которого, в мирное время, распределялись еда, нефть, электричество и даже одежда, а городские служащие были отправлены в сельскую местность на полевые работы.

Чтобы получить необходимую валюту, Кастро открыл остров для иностранных туристов; испанцы, французы и канадцы бросились на остров, чтобы купить отели и предложить пакетные предложения туристического отдыха. Кубинская политика блестящей изоляции подходила к концу. Новый пейзаж был представлен долларовыми магазинами с широким ассортиментом (и пустыми полками в других лавках), школы страдали без книг, больницы – без лекарств, отели осаждались проститутками. Кубинцам разрешалось проходить в номера только вместе с иностранными туристами.

Вернувшаяся бедность дала жизнь новому типу научной фантастики, примером которой стал Йосс. Как и Рохас, Йосс учился на биолога. Однако, в отличие от Рохаса, он сумел обеспечивать себя как писатель – хотя он проводит писательские семинары и играет в хэви-металл группе. Йосс выглядит как певец-металлист – у него длинные волосы, большие руки, бандана и черная кожаная куртка (разительный контраст с Рохасом – тонким, выглядящим как святоша, с бородой – в более справедливой вселенной его мог бы сыграть стареющий Робин Уильямс).

Рохас был аскетом, Йосс – циничный преступник, правонарушитель и панк. «Планета на съем», сборник его рассказов, написанных в 80-90-е годы, повествует о гладиаторах и уголовниках, продажных копах и спортсменах, а также об ученых-самоучках. И все они пытаются быстро разбогатеть за счет инопланетных туристов, которые поддерживают экономику Земли – воинственных колозавров, сексуальных сетиан и насекомоподобных «гродов», которые нежно общаются со своими земными пассиями, вплоть до момента, когда имплантируют в их животы свои взрывающиеся в стиле Чужих яйца. Люди мечтают улететь с Земли на крыльях своего таланта (при наличии оного), или на самодельных кораблях. Как говорит один из рассказчиков: «Исход. Побег. Теперь это неотвязчивое желание каждого. Убежать, навсегда, при первой возможности, из сожженной, подчиненной, побежденной, стерильной, больной Земли».

Понятно, что Йосс пишет о Кубе времен Специального периода. Но куда менее очевидно, принадлежит ли его творчество к киберпанку, который берет начало с романа «Нейромант», опубликованного Уильямом Гибсоном в 1984 году, и не является специфически кубинским явленеием. В книге Гибсона есть самодельные технологии, ловкие мелкие уголовники, секс за деньги и психотропные наркотики – а ведь в «Планете на съем» всего этого хоть отбавляй. Видеть это влияние несколько странно – оно разочаровывает. Несомненно, научная фантастика раскована и гипертекстуальна, как это отмечает и сам Йосс: «жанр, в котором почти невозможно писать, если ты не читал множество других подобных произведений – в этом случае чтение просто не принесет удовольствия». Кроме того, американский читатель, который ожидает от кубинской фантастики диковин и оригинальности, возможно, повинен в грехе ориентализма – или как он там называется для Карибского бассейна (хорошо, читатель признает себя виновным). Но разочарование все равно не исчезает. Истории Йосса, с их нуарной развязностью, цинизмом и черным юмором, выглядят как устаревшая версия будущего из девяностых годов. В то время, как романы Рохаса, несмотря на то, что они написаны в другую, более раннюю эпоху, не выглядят устаревшими.

«Планета на съем» может впечатлить американского читателя своим гневом, болью и ожиданием отвратительного будущего. Одна из жутковатых историй повествует о художнике, который каждую ночь, раз за разом занимается собственным расчленением – чтобы заработать денег и не возвращаться на Землю. В другой истории рассказчик предсказывает: «даже потомки этих пессимистичных писателей-фантастов перестали воображать и писать, обескураженные головокружительным сумасшествием реальности».

По мере того, как Куба все более открывается для американского бизнеса, все чаще можно услышать опасения, что остров потеряет свои особенности, которые делали его уникальным почти три четверти века. Старинные авто окончательно развалятся, и их заменят на дорогах новые автомобили. Жители Гаваны будут растрачивать свое свободное время на Фейсбук и Пинтерест. Рано или поздно Куба станет таким же местом, как все остальные – и, благодаря глобализации, многие места станут похожи на Кубу: райские уголки, куда богатые будут отправляться на покой, отойдя от бизнеса, мрачные чистилища для всех остальных. Совсем скоро мы почувствуем возмущение Йосса и будем писать об этом рассказы. Или просто примиримся с тем, что произошло.

Йосс продолжает писать. Его последний роман – «Super Extra Grande» – рассказывает о биологе, который специализируется на сверхгигантских организмах. В его огромном космосе много юмора – так, первый межпланетный корабль отправляется в полет под знаменем, на котором написано «Отсосите, тупозадые гринго!». Читать «Super Extra Grande» забавно – несмотря на то, что в ней нет отчаяния, присущего героям «Планеты на съем». Но и эта книга написана в эскапистской манере, присущей целой куче книг, которые были изданы в середине прошлого века в США.

С другой стороны, Рохас, все-таки, сдался. После распада Советского Союза он перестал писать научную фантастику. В 1997 году он опубликовал свой последний роман «Мытарь» – о последователях Христа, а затем поддался головокружительному сумасшествию кубинской жизни. Он провел свои последние годы, пытаясь убедить людей, что Фиделя Кастро не существует. Почему? Хотелось ли ему, чтобы Кастро никогда и не было? Или же он воображал, что несуществующий – и, следовательно, бесплотный – лидер окажется верным идеалам революции?

Мы никогда этого не узнаем. Рохас умер в 2011 году, отказываясь принимать пищу и медицинскую помощь. Теперь, когда Куба нормализует свои отношения с США, и жизнь на острове начинает походить на жизнь во всем остальном мире, его видение будущего становится все более недостижимым и фантастичным, все более невероятным и красивым.

Поль ля Фарж

Newrepublic

Перевод Леонида Грука

Читайте по теме:

Дмитрий Райдер. Мечте навстречу

Оуен Хезерли. Модернити для марксистов

Алекс Вильямс, Ник Шрничек. Акселерационистский манифест

Олег Ясинский. Фидель Кастро: революция отказывается умирать

Алейда Гевара. «Уважение к правам других»

Леонид Грук. Куба. Реформы «бескомпромиссников»

Андрей Манчук. Куба и культы

Энтони Боадл. Больше врачей

Камило Гевара. «Революционер руководствуется чувством любви»