Камень Йемайи

Катер «Гиральдилья», который носит имя мальчика на шпиле крепости Ла Реаль Фуэрса, взбивает винтами зеленоватую воду. С борта хорошо видно, как от него лучами разбегаются тени длинных океанских рыбин. Потрепанное на вид судно отходит от пристаней Старой Гаваны, и идет через бухту, курсом на восток, мимо монументальных доков и гигантских портовых кранов, некогда изготовленных в давно не существующей стране ГДР – чтобы через полчаса причалить у рыбацкого поселка Регла.

Проезд на этом морском трамвае стоит те же копейки, что и путешествие на сухопутных автобусах-«камейо». На его борту пьют воду-рефреско темнокожие рабочие и пританцовывают подростки с магнитофоном, который плюется матерной энергией реггитона.

Эта музыка диссонировала со старой пристанью Реглы, будто сошедшей с жанровой картины де Ландалусе из жизни патриархальной Кубы. Ее украшала галерея с портиками, за которыми начинались улицы с малоэтажной застройкой креольских времен. А прямо на берегу, в двух шагах от пристани, росло большое дерево сейба, скрывавшее вход в неприметную, и тоже старую церковь. Мы пошли туда вслед за двумя темнокожими девочками, прибывшими из Гаваны на борту «Гиральдильи».

Войдя внутрь, одна из них, одетая в джинсовую безрукавку и модные камуфляжные штаны, рухнула на колени перед большой, яркой-голубой картиной. На ней была изображена синяя Гаванская бухта, с городским портом и причалами Реглы, с большим якорем, парусными шхунами, и удящим прямо с пристани рыбаком. А впереди, в незабудковой, ниспадающей вниз накидке, под серебряным венцом стояла черноликая кукла, баюкающая на руках белокожего младенца.

Дева из Реглы, или африканская богиня Йемайя – владычица моря, покровительница путешественников, матросов, рыбаков, проституток и безнадежно влюбленных школьниц. Скорее всего, они и припали сейчас кудряшками к подолу ее атласного платья.

Впервые я прочитал об этом очень давно, в предназначенной для детей, но очень серьезной и взрослой книжке «Капитаны песка», известной у нас благодаря поставленному по ней фильму «Генералы песчаных карьеров». Ее герой, Педро Пуля из бразильского города Сальвадор де Баии – вожак клана беспризорников, сын погибшего во время стачки докера, будущий коммунист, – вызволял из полицейского участка арестованную жандармами статую. Она изображала ориша, божка запрещенного языческого культа, популярного среди баиянских бедняков, которые верили в духов своих африканских предков. 

Кубинский портовый поселок Регла, не изувеченный коммерческой поступью прогресса, где время застыло подобно кристалликам соли на горячих прибрежных рифах, казался живой иллюстрацией к «Капитанам песка». Ведь даже гаванскую бухту зовут здесь словом «Баия» – «залив», усиливая ассоциации с миром Жоржи Амаду. Но дети докеров и рыбаков не умирают здесь от голода и болезней, а власть не преследует афрокубинские верования, как это практиковалось в старой Бразилии и на дореволюционной Кубе.

«Я с младых ногтей терся в самой гуще бразильского простонародья, жадно изучал его жизнь, бывал и на террейро, и в «домах святых», на ярмарках, на рынках, на пристанях, куда причаливали рыбачьи баркасы, и могу засвидетельствовать, с какой жестокостью светские и церковные власти пытались уничтожить все те культурные и духовные ценности, что обязаны были своим происхождением Африке. Как свирепо преследовались традиции, обряды, племенные наречия и божества, как неуклонно стремилось государство выкорчевать верования самых бедных и угнетенных граждан.

Очень скоро я своими глазами увидел солдат, вламывающихся на макумбу, разорявших террейро, сносивших алтари, увидел, как затаскивают жрецов и верующих в полицейские фургоны, как избивают их и глумятся над ними, не забуду и рубцы от плетей на спине престарелого Прокопио.

Все эти издевательства, не сломившие дух баиянского народа, стали основой моих романов», – писал об этом сам Амаду, который совмещал в себе титулы крупнейшего бразильского писателя, лауреата Ленинской премии, старого члена Компартии, и почетного жреца языческого кандомбле.

Читая эти романы, обычные на книжных полках советских семей, мы открывали для себя трагическую историю афроамериканских культов. Марксовы слова о религии: «это вздох угнетенной твари, сердце бессердечного мира… дух бездушных порядков. Религия есть опиум народа», подошли бы к ним как нельзя точнее. Эти верования развились из первобытных верований народов йоруба и дагомейцев, в трюмах, где среди блевоты и крови, среди гниющих трупов своих соплеменников, лежали пленники, попавшие в лапы добрых христиан – профессиональных охотников на людей.

«Многие рабы были выходцами из джунглей и никогда не видели моря, шум океана они принимали за рев невиданного зверя, желавшего сожрать их, или, по свидетельству одного купца тех времен, им казалось – и, в общем-то, они были правы, – что «их везут, как ягнят, на бойню, ибо их мясо по вкусу европейцам». Бичи и плетки-семихвостки не очень-то помогали удерживать отчаявшихся африканцев от самоубийства», – пишет об этом Эдуардо Галеано.

Священники скопом крестили живой товар прямо перед отправкой, на берегу навсегда утраченной родины. И раздевали рабов донага, чтобы они не смогли увезти в Новый свет ритуальные фетиши. 

– Африканцы глотали эти предметы, умирая с распоротыми острыми амулетами животами. Но проглоченный камень Йемайи, тайно пересек океан, и с тех пор сохраняется здесь, в Регле, – говорит сопровождающая нас Эмерия. 

Вывоз рабов, сопутствующая ему торговля товарами из метрополии и колониальным сырьем, рабский труд миллионов африканцев, которые пересекли Атлантику за четыре столетия, сделали возможным изобретение паровой машины Уатта, создали предпосылки для интенсивного накопления капитала – и, как следствие, для промышленной революции в Англии и в Соединенных Штатах Америки. Пушки Джорджа Вашингтона отливались на заводах, созданных за счет нажитой на торговле людьми прибыли.

В новом мире работорговцы продолжили свой крестовый поход против африканских культов, чтобы уничтожить в потомках йоруба память об их культуре, и о свободе, некогда утраченной их предками. Однако, рабы сумели сохранить эти традиции. Обращенные в говорящие предметы люди могли рассчитывать только на собственные силы, подкрепляя их надеждами на помощь антропоморфных духов-оришас, прибывших вслед за ними из потерянной родины. Они передавали друг другу навыки боевых приемов, маскируя их под движения ритуальных танцев, под ритм сохраненной африканской музыки. И таким же образом прятали своих богов под именами христианских святых, добавляя в этот сакрально-культурный коктейль религиозные обряды американских аборигенов.

Восстания невольников сотрясали колонии, как волны прибоя, бегущего к Новому свету со стороны африканских берегов, раскачивая корабли с новыми партиями рабов.

«Африканские религии продолжали жить среди рабов Америки, как и питаемые ностальгией легенды и мифы утраченной родины. Совершенно ясно, что негры таким образом выражали – в своих церемониях, в своих танцах, в своих молениях – стремление к утверждению культурного единства с предками, отвергаемого христианством. Но сыграл роль и тот факт, что церковь была материально заинтересована в той эксплуатации, которой подвергались рабы… Бог для парий не всегда совпадет с богом той системы, что породила парий… Культы африканского происхождения широко распространены среди угнетенных любого цвета кожи.

Божества культов «воду» на Гаити, «бембе» на Кубе, «умбанда» и «кимбанда» в Бразилии почти не отличаются друг от друга, хотя боги и ритуалы предков претерпели некоторые изменения, приживаясь на землях Америки. И на островах Карибского моря, и в Баии звучат обрядовые песнопения на йоруба, конго, наго и других африканских языках. В предместьях больших городов южной Бразилии, напротив, преобладает португальский язык, но там буквально кишат добрые и злые божества, попавшие сюда с берегов Западной Африки и пережившие века, чтобы превратиться в призрачных мстителей за всех угнетенных, за бедных униженных людей, которые жалобно причитают в фавелах Рио-де -Жанейро:

Силы Баии
Силы Африки
Придите сюда
Помогите нам», – рассказывает книга «Вскрытые вены Латинской Америки». 

На Кубе, где регулярно вспыхивали восстания, рабы устраивали коллективные самоубийства, надеясь попасть после смерти на заокеанскую родину, наказывая хозяев «вечной забастовкой», – как писал Фернандо Ортис.

Чтобы избавить их от надежды на воскрешение, плантаторы приказывали кастрировать и обезглавливать трупы. В Бразилии возникла «республика Пальмарес» – независимые общины беглых рабов, которые с конца 16 века и по 1697 год, свободно жили в пальмовых лесах, в содружестве с индейцами, обрабатывая находящуюся в общественной собственности землю и отбивая атаки колониальных властей.

«Мировая история не знает другого восстания рабов, которое продолжалось бы так долго, как пальмаресское. Восстание Спартака, потрясшее самую мощную рабовладельческую систему древности длилось меньше», – говорит об этом Де Фрейтас. 

После разгрома лесной «республики» простонародные афроамериканские культы столетиями преследовались церковью и властями – вплоть до 1946 года, когда в бразильский парламент ненадолго попала временно легализованная партия коммунистов. Среди избранных по ее спискам депутатов был Карлос Маригелла – «капитан песка» из Баии и будущий основоположник «городской герильи», а также, его земляк Амаду, который единственный из депутатов парламента не носил с собой на заседания револьвер. Вместе с писателем мандат получил полуграмотный крестьянин Клаудино да Силве – первый афробразилец, избранный в парламент этой страны. Именно он выступил от имени фракции коммунистов с требованием отменить расовую дискриминацию мулатов и чернокожих. 

Да Силве и Амаду занялись подготовкой Поправки о свободе совести, заручившись поддержкой легендарного партийного лидера Луиса Карлоса Престеса, руководителя повстанцев-теньентистов – демократически настроенных офицеров, которые прошли с боями прошли через всю Бразилию. Попав в текст конституции, поправка Амаду впервые легализовала простонародные афроамериканские культы – хотя позже, во время военно-фашистских диктатур, власти опять преследовали их, заодно с левыми.

А боевой ритуальный танец капоэйра, зародившийся во время «республики Пальмарес» и ее легендарного вождя Зумби, который превратился сейчас в модную фитнес-гимнастику для буржуа, был официально запрещен первой конституцией Бразильской республики – вплоть до тридцатого года. Капоэйристы, еще одни традиционные герои Амаду, устраивали свои уличные бои нелегально, и подальше от полиции. И среди них становилось все больше белых – поскольку капоэйре обучались разные представители социальных низов, вне зависимости от цвета кожи.

Справочная статья Большой Советской Энциклопедии рассказывает: «в деятельности общин кандомбле участвуют не только негры, но также и мулаты, и белые – в основном, выходцы из беднейших слоев населения. Наблюдаются тенденции к десакрализации афрохристианских культов». 

Впрочем, феномены подобного рода известны не только в Бразилии и на Антилах. Однажды, гуляя по набережной Малекон, мы заглянули на фотовыставку о жизни боливийских шахтеров. С фотографий смотрели истощенные горняки и их покровитель – рогатый подземный демон. Двоюродный брат донецкого духа Шубина, в которого веровали  дореволюционные шахтеры Донбасса, родственник угро-финских богов, почитаемых уральскими горняками, которые известны нам по сказкам Бажова. Он объединил в них отголоски архаических верований с рассказами о рабочем движении в царской России.

На пристани Реглы, в тени сейбы, перед небольшим музеем афрокубинской культуры, – очень естественным, и больше похожим на обычный жилой дом, сидела престарелая жрица. У ее ног были разложены бусы разных цветов, каждый из которых посвящен одному из оришас, баночки с приворотным зельем, иконки чернокожей Йемайи и вырезанные из жести человеческие фигурки, – рядом со свежим номером партийной газеты «Гранма». Подойдя, мы заметили прибитые к дереву куски ткани красно-черных цветов – цвета Движения двадцать шестого июля, а также, оришаc Элегуа и Огуна – великого воина, властителя железа и покровителя шоферов. 

Случайное, но знаковое совпадение в глазах тех, кто знаком с историей рыбацкого городка. Фидель Кастро ласково называл Реглу «Сьерра-чикита» – «Сьерра-девочка», «маленькая Сьерра», – имея в виду, что она, издавна служившая центром африканских верований, стала главным очагом повстанческого движения в районе столицы, младшей сестрой гор Сьерра-Маэстра – главной базы кубинской революции.

Рабочее движение промышленно неразвитой Кубы закономерно зародилось в порту Гаванской бухты, которая служила воротами для вывоза туземного сырья и сбыта импортного товара – по схеме, традиционной для слаборазвитой и зависимой колониальной экономики. В двадцатые годы докеры Реглы построили в холмах памятный монумент в честь Ленина – первый на острове, и один из первых на всем Западном полушарии.

А спустя десятилетия, в разгар борьбы против диктатуры Батисты, местные подпольщики выкрали из церкви ту самую статую Девы из Реглы, и опубликовали в газетах ее снимок рядом с красно-черным флагом Движения 26 июля. Полиция застрелила участников этой акции, однако образ Йемайи под знаменем Фиделя и Че поднял боевой дух полуграмотных бедняков, которые вслепую боролись за социальное освобождение и за эмансипацию своей полузапрещенной культуры.

Революция, покончившая с духовным диктатом церковных властей, дала им возможность получить полноценное образование и десакрализовать свою древнюю культуру, взяв из нее традиции сопротивления и удивительные музыкальные ритмы, породившие затем подлинное волшебство сона, мамбо, сальсы и румбы, развившихся из ритуалов сантерии.

«Любовный союз между испанской гитарой и африканским барабаном», – характеризовал синкретичную кубинскую музыку музыковед Фернандо Ортис. «Большинство слушателей латиноамериканской музыки даже не знает, что ритмы барабана, под которые мы танцуем, фактически несли религиозное значение и посвящены различным африканским богам. На Кубе до сих пор сохраняют и используют свыше двухсот различных ритмов, посвященных оришас». 

Эмерия повела нас по креольским улочкам, вглубь Реглы, в большой старый дом, где били в барабаны и заканчивали приготовления к обряду сантерии. К нам вышел  чернокожий старик с седыми белыми волосами. Вначале он повел нас в патио, демонстрируя старинные бронзовые гербы бейсбольных команд и первую эмблему кубинского комсомола, с профилями Мельи и Сьенфуэгоса, вылитую на местном заводе. Старик ездил в СССР в составе культурных делегаций, и еще помнил отдельные русские слова.

Он сурово посмотрел на нас, и произнес речь о том, что мир стоит на краю небытия, а корпорации и истеблишмент в Вашингтоне скоро начнут новые кровавые войны. Целая лекция политинформации, которую было удивительно слушать от этого человека, директора городского музея Реглы и жреца сантерии, который показывал собственные снимки Че Гевары, сделанные после победы революции.

В восемьдесят шестом году жизнелюб Амаду с присущим ему юмором беседовал в Гаване с команданте Кастро:

«Да, говорю я Фиделю, мы с вами замешаны из одного теста, и наш культурный синкретизм берет начало из одних и тех же источников. Я предлагаю ему предпринять кое-какие усилия для того, чтобы лучше узнать и приблизить друг к другу «негритянские ценности» двух наших культур – кубинской и бразильской. Зелия (художница и супруга Жоржи Амаду – А.М.) побывала вчера на радении, которое у нас в Баии именуется кандомбле, а здесь – сантерия. Отчего бы не наладить взаимообмен между этими двумя ветвями афробразильского культа, тем более, что обе они – йорубского происхождения, и богов-ориша Байи не отличить от их собратьев, обитающих в Сантьяго-де-Куба.

Отчего бы не привезти в Гавану на праздник Шанго наших «дочерей святого» – Стелу де Ошосси, Олгу де Алакету, Креузу де Гантоис? И отчего бы 2 февраля, когда начнется в Баии праздник Йеманжи, не прислать туда кубинских йалориша? Неужели для барбудос народные верования, приплывшие к нашим берегам в трюмах невольничьих кораблей, значат меньше, чем таинства Церкви Христовой, завезенные к нам каравеллами Колумба? В Центральном комитете кубинской компартии я напускаю африканских ориша на Фиделя Кастро».

Прислушался ли к этим словам Фидель, который в интервью Оливеру Стоуну еще раз отрекся от «скучных выдумок» о загробной жизни – как называл их Энгельс? Многие кубинские политэмигранты клерикального толка на полном серьезе убеждены, что стабильность кубинского режима обеспечили африканские идолы, которым тайно поклоняется запродавший свою душу Кастро, а его вечная поседевшая борода является фетишем, в котором заключены буйные духи сантерии.

Но правда заключается в том, что социально-политическое движение, которое породило полвека назал эту необычно живучую революцию, которая все еще сопротивляется мировым демонам Накопления, Свободной Торговли и Войны-Ради-Бизнеса, росло из глубоких корней, питаясь чувствами порабощенного народа, опираясь на живые традиции сопротивления и борьбы, на извечную тягу вновь обрести утерянную когда-то свободу. 

Идеи кубинского революционного движения не опускались до архаической мистики, но, напротив, старались поднять сознание масс на всю высоту человеческого разума и достоинства. Возвращая потомкам рабов право свободно владеть древней культурой их предков, революция открыла для них богатства общечеловеческой культуры, о которых не могли и мечтать деды нынешних рыбаков Реглы и крестьян Гуанабакоа. А теперь важно не утратить это завоевание. 

Мы наблюдали, как старая жрица под сейбой гадала двум приплывшим на катере девочкам, а Эмерия напрягала слух, и вполголоса переводила нам ее слова: что-то про зеленые глаза и скорую встречу с любимым. В полутемном дискобаре Кохимара, насквозь прокуренном, пропахшим ромом и тростниковым самогоном агуардиенте – обязательным элементом церемонии сантерии – луч лампы выхватывал цветные бусы на запястьях танцующих подростков.

Суеверия по прежнему сильны, хотя уже начинают медленно отступать. С трудом перекрикивая грохот реггитона, кубинка Йессика поясняла нам, что взяла белые бусы Йемайи у бабушки, а сама мало смыслит в сантерии. Несмотря на эбеновую кожу, она очень напоминала провинциальных украинских девочек, которые до сих пор бегают к бабкам за приворотным зельем. 

Понадобится много десятилетий, чтобы традиционные культы уступили традиции образования и культуры, оставив нам свою гуманистическую составляющую – сказку, ритм, поэзию, и память борьбы.

Андрей Манчук

Фото автора

Читайте по теме: 

Олег Ясинский. Беатрис Аурора: сила и красота

Николай Спорик. В чужой устав со своим монастырем

Леонид Грук. Куба. Реформы «бескомпромиссников»

Энтони Боадл. Больше врачей

Камило Гевара. «Революционер руководствуется чувством любви»

Алейда Гевара. «Уважение к правам других»

Эдуардо Галеано. «Мы знаем, как работает неолиберализм»