Революция аристократов

Тот, кто слушал выступления Дональда Трампа, наверное, разделит мои чувства. Непонятно, как этот скучный консерватор завоевал завидный образ главного радикала планеты. Большая часть того, что он говорит не просто лишено новизны, но и вовсе банально, и чуть больше чем полностью состоит из набивших оскомину глупостей либеральных консерваторов минувшего столетия. Теория «просачивания благ», американская мечта об успехе, низкие налоги и дешевое правительство. Совершенно не понятно, как человек с таким багажом может стать символом почти экстремистских крайностей.

С другой стороны, надо признать, этот ворох старья увенчан рядом идей, которые не то чтобы новы, но в корне отличаются от неолиберальной классики, верность которой сохраняли почти все политики последних тридцати лет. В первую очередь, это требования протекционизма и возвращения индустрии в США, а также связанная с этим критика корпоративной Америки (частью которой сам Трамп, безусловно, является) и коррумпированного политического истеблишмента.

Индустриальный протекционизм, инвестиции в инфраструктуру и поддержание потребительного спроса (обещания поднять минимальную зарплату до $10 в час) входят в джентельменский набор кейнсианских – то есть, условно социал-демократических –политиков. Как все это попало в обойму такого палеоконсерватора, как Дональд наш Трамп? Ведь социал-демократический дирижизм и классика палеолиберальной доктрины с маленьким дешевым правительством – ночным сторожем, это диаметрально противоположные друг другу сюжеты.

В принципе, прецеденты таких чудесных эволюций есть и в других странах. В России, конечно, всякий пример будет выглядеть микроскопическим – потому что масштабы публичной политики микроскопичны сами по себе. Но взгляните на партию Роста. Совсем недавно большинство из ее представителей были политиками подчеркнуто, до маргинальности право-либерального толка (Титов, Бовт и т.д.). Но в 2016 году они берут на вооружение программу, написанную Сергеем Глазьевым, и, не моргая, требуют включить печатный станок, защитить отечественный рынок протекционистскими тарифами, госзаказом и дешевым кредитом.  

Конечно, никаких чудес во всем этом нет. Его величество кризис буквально принуждает часть «реального сектора» – то есть, капитанов той части экономики, которая работает на внутренний рынок своих стран, – к кейнсианским решениям подобного рода. То есть, к отказу от неолиберальной догматики и той структуры экономики и политики, которую задавала неолиберальная модель. Чтобы скорректировать этот микроскопический масштаб российского примера, можно сказать, что жизнь принуждает к тому же и действующий режим, против его воли заставляя включать в свой инструментарий кейнсианские элементы – сохранять и наращивать госсектор, вводить элементы импортзамещения, задумываться о прогрессивном налоге.

Но какова социальная сторона этого вынужденного прогрессизма старых консерваторов?

Аналитики уже много раз обращали внимание на то, что за Дональда Трампа, среди прочих, проголосовал рабочий класс США. С другой стороны, очевидно, что за спиной миллиардера стоит часть наиболее консервативной элиты – в армии и спецслужбах, но также в промышленности, и в других отраслях экономики. А эта коалиция выглядит не менее странно, чем ее программа: как противоестественное объединение социальных антиподов.

Метод исторических аналогий всегда полон рисков и спекуляций. Но здесь можно вспомнить, что Великая французская революция началась с эпизода, который Альберт Собул назвал «Аристократической революцией». Терпящая финансовый крах монархия Людовика XVI судорожно искала выхода из тупика – но не в социальных реформах, а в новых фискальных мерах. Чтобы сохранить в неприкосновенности основы социального порядка, король обратился к наиболее лояльной (как тогда считалось) части общества – аристократии, собрав Ассамблею нотаблей, чтобы утвердить новые налоги. Но высшая аристократия, представители которой назначались в ассамблею личными указами короля, отказалась утвердить предложенный им проект поземельного налога, ссылаясь на отсутствие таких полномочий. Аристократы требовали созыва Генеральных штатов, фактически апеллируя к другим сословиям. Уже очень скоро развитие кризиса сделает дворянство и третье сословие главными антагонистами революции – но отмотать время назад было уже нельзя.

Между монархическим режимом Бурбонов конца 18 столетия и глобальным неолиберальным режимом начала 21 века есть, по крайней мере, одно важное сходство. Они оба оказались почти полностью лишены социальной базы. Неолиберальная политика привела не только к появлению «новых бедных» и прекарно занятых, к распаду среднего класса и обнищанию рабочих – она оказалась невыгодна и значительной части господствующего класса. До поры до времени его недовольство купировалось иллюзией экономического роста и социально-политической стабильности, но кризис обнажил неприглядную реальность: оторвавшаяся от общества финансовая олигархия висит в воздухе. У нее, конечно же, есть сравнительно обширная клиентела – журналисты придворных изданий и медиаимперий, коррумпированные «активисты», живущие на правительственные гранты, сытые интеллектуалы, занимающиеся хорошо оплачиваемым идеологическим оправданием системы и так далее – но этого уже не достаточно.

И вот, мы видим целую серию «аристократических революций» – когда магнитом, который притягивает общественное недовольство исчерпавшей свои возможности развития системой, становятся представители истеблишмента. Хотя бы только в лице фрондерствующей части.

Развитие экономического и политического кризиса неизбежно должно испытать на прочность эту странную коалицию верхов и низов, разложив противоестественные эклектические программы на элементы, из которых они состоят. Будучи призванными аристократами к политической жизни, делегаты третьего сословия очень скоро ушли в Зал для игры в мяч, чтобы провозгласить себя Национальным собранием. Многие из тех, кто голосовал за Трампа, или отдавал свои симпатии Путину, очень скоро тоже могут обрести свое собственное политическое представительство, выйдя из тени нынешних «нотаблей».

При всей ограниченности исторических аналогий, нельзя не вспомнить, что в 1787 году Мирабо, Лафайет и другие будущие вожди революции – вплоть до Дантона и Робеспьера, вовсе не бросились защищать честь монархии от покушения аристократических фрондеров. К сожалению, в 2016 году со стороны критиков неолиберального мира было замечено немало попыток встать на его защиту. Но, вероятно, они останутся в истории коротким и смутным эпизодом.

Важнее всего теперь то, что произойдет в новом Зале для игры в мяч – где бы он не находился. В том общественном пространстве, где будет возникать новая социальная коалиция, новая форма представительства – и новая, гораздо более радикальная повестка.  

Алексей Сахнин

Читайте по теме:

Сара Кендзьор. Молодые американцы разочарованы в капитализме

Игорь Димитриев. Что случилось минувшей ночью в США?

Джозеф Стиглиц. Новый разрыв поколений

Алексей Сахнин. Почему «Brexit» – хорошая новость?

Джереми Корбин. Последний звонок для всего мира