Отступать дальше некуда

Нет ничего хуже, чем блуждать в чужих краях. Я вернулся на родину накануне Дня Шахтера – одного из главных праздников Донбасса. И, несмотря на то, что я мало похож на Одиссея, вид донецкой земли потряс меня не меньше, чем Итака известного древнегреческого героя-хитреца после двадцати лет пребывания на чужбине - промышленный коллапс по обе стороны фронта, безработица и опустошение.

Если, друг, мне на это позволено будет ответить, — 
Сердце в груди у меня разрывается, слыша, как много
Всяких, по вашим рассказам, творят женихи беззаконий
В собственном доме твоем, с таким, как ты, не считаясь.

Пир войны в Донбассе продолжается. Афина обезумела, а Астрея окончательно заблудилась в звездных пространствах. И мне все больше кажется, что нашу землю оставили те боги, к которым мы могли бы воззвать о помощи и справедливости. Казалось бы, чем не повод для уныния, упадка и пессимизма. Но нет. Когда умирает вера в богов, появляется вера в человека. Оставшиеся в родном городе горловчане изменились – стали ближе друг другу, сплоченней и гуманней. Конечно, не все, но очень и очень многие. Общая беда придала им сил. В глазах появился «огонь жизни», который я еще полгода назад замечал лишь у единиц. Люди, пережившие артобстрелы, словно родились заново и теперь пытаются наверстать все то, что не ценили и не замечали в предыдущей, мирной, жизни. Добро, общение и взаимопомощь. Звучит идеалистично? Пускай, но это так и есть.

Но обо всем по порядку. В Горловку я возвращался через Святогорск. Ехал в частном «Эталоне», под завязку забитом женщинами, детьми и стариками. Контролер-кондуктор (женщина уже хорошо за 50) оказалась не из самых вежливых. За час до выезда перед ее автобусом собралось с полсотни человек, но в салон она пропускала только тех, кто записался заранее. Умом понимаешь, что если бы не такая система, то вокруг автобуса царил бы хаос, но сердцем…. Сердце готово было разорваться от того, что мы возвращаемся, а кто-то остается. Тогда у меня возникло странное ощущение, что реэвакуантов намного больше, чем «беженцев».

Путь в Горловку пролегал через Славянск и Артемовск. Больше всего поразила Семеновка. Это, действительно, мечта швейцарского сыродела. Тамошний частный сектор превратился в обесцвеченную фантазию Тима Бёртона. Архитектор по имени Война придал зданиям самые безумные и дьявольские очертания. За Славянском одна за другой нас встретили украинские линии обороны. Врытые в землю по самую башню танки, окопы, траншеи, блиндажи, рвы, валы – всего в изобилии и самых причудливых форм. И блокпосты. До самой Курдюмовки. Артемовск, кстати, встретил нас с совершенно мирным и безвоенным видом. Я всегда считал этот город некой пасторальной мечтой донетчанина. Ах, да! Еще и украинские флаги. Но не с балконов, как в Днепропетровске, а официально – на древках возле админзданий.

Самым строгим (если не сказать дотошным) украинским блокпостом оказался последний, между Курдюмовкой и Майорском. Нас, мужчин вывели из автобуса, проверили паспорта и мобильные. На телефонах посмотрели видео, фото, адресную книгу. В зависимости от контента каждому задавали вопросы. Но самым удивительным было не это. Пока перепуганные женщины с детьми смотрели, как осматривают их мужей, в салон вошел нацгвардеец и начал… раздавать ребятне конфеты Roshen. Трогательно, аж до слез. Как в советских фильмах, когда фриц ночует в чьем-то крестьянском доме и подкармливает полуголодных детей кусочками шоколада. Женщины в салоне несколько опешили. Нацгвардеец протягивал конфеты и говорил, мол, это вашим детям (которые сейчас едут в зону АТО, где по ним может попасть снаряд, в том числе и ВСУ). Но контролер-кондуктор не растерялась и крикнула в спину военному: «Спасибо. Они просто устали в дороге». И после этой фразы половина салона тоже мрачно сказала «спасибо».

Зато первый пост ДНР чуть ли не рассмешил. Заходит в салон пацан лет 20-ти, смотрит на тридцать с лишним сидящих человек и говорит: «И шо, вот это у всех документы проверять? Та ну вас на фиг, проезжайте!». Хотя на следующем-то посту комбатанты ДНР проверили уже всех.

Конец августа. Около 18:00. Проспект Победы – центральная улица Горловки. Тишина. Абсолютное, режуще слух безмолвие. Слышно, как на кухнях стучат крышки о кастрюли. Как кто-то включил на мобильном музыку. Как бьется собственное сердце. Сложилось ощущение, что Горловка – это больной зуб, из которого уже удалили ноющий нерв и теперь это лишь мертвые эмалевые стенки. И сразу же в ушах зазвенели строчки горловского рок-музыканта Дмитрия Дуброва:

Всё на пределе и точка кипения - то, что называется жизнь.
Закон притяжения где-то дал сбой, мы теперь, как трава без корней
В этом городе стало ещё холодней

Стало до одури холодно и одиноко. И только через несколько сотен метров у ларька я увидел людей, которые довольно оживленно покупали пиво. Даже эта компания закоренелых алковоинов согрела душу. Ведь городские алкоголики – это те неизменные спутники цивилизации, которые свидетельствуют, что в этом городе еще можно жить.

Люди совершенно не говорили о войне. Они обсуждали то, где купить на зиму сапоги, как подзаработать и куда без проблем поехать на шашлыки. Война для них стала канвой, на которой жизнь продолжает бег своей иглы. И это даже шокировало. Ведь мы, покинувшие родной город, жили в «эмиграции» с одной мыслью – об утратах, взрывах и ужасе-летящем-с-неба. А эти люди даже не обращают внимания на отдаленные залпы артиллерии в пяти кварталах от них. Как там было у Гребенщикова:

Так что нет причин плакать, нет повода для грустных дум
Теперь нас может спасти только сердце, потому что нас уже не спас ум.
А сердцу нужны и небо и корни, оно не может жить в пустоте
Как сказал один мальчик, случайно бывший при этом, отныне все мы будем не те.

О том, что горловчане «отныне будут не те», убедила меня сотрудница одного из медучреждений города. Как оказалось, в военном конфликте ДНР и Украины есть еще одна сторона, которая была и остается верна… людям. Это работники здравоохранения, у которых даже флаг свой (чем-то напоминающий швейцарский, только навыворот). Как у Гомера: «Сотни воителей стоит один врачеватель искусный». Говорили мы с ней долго, и я подумал, что ее рассказ должен обязательно войти в мои завершающие записки донбасского эмигранта. Ведь на тот момент я все еще оставался человеком с мышлением «выехавшего».

«В конце июля и весь август в Головке было страшно, - вспомнила события месячной давности моя собеседница. – Началом войны в городе мы считаем 27 июля, когда снаряды украинской армии ударили по центру Горловки. В тот день вся хирургия была в крови. Как люди там не сошли ума, я не знаю. Не хватало элементарного – перевязочных материалов. Санитаркам приходилось даже бинты стирать. Вы поймите, врачи и медсестры уже третий месяц работают бесплатно. Государство о них забыло, но они продолжают честно выполнять свой долг и спасают человеческие жизни. Каждый день – оторванные руки, увечья, разбитые головы. Знаете, я даже чем-то благодарна этой войне. Она открыла мне глаза на людей. Кто у меня друг, а кто просто так. Война все расставила на свои места. Стало ясно для кого этот город место жительства, а для кого он значит  что-то большее. Для кого быть медработником – это получать зарплату, а для кого – призвание помогать людям. Даже по своему маленькому коллективу на работе я вижу, что люди стали добрее, терпимее и ближе».

Женщина рассказала мне, что буквально за две недели после «кровавого воскресенья» Горловка опустела. По городу даже ходили лошади с обрывками веревки на ногах. Проезжающих машин было мало, но они подбирали всех, кого могли и везли в центр. На работу в горбольницу № 2 медперсонал шел с жилмассива «Комсомолец», поселка шахты им. Ленина, 88 квартала. Пешком. А это от трех до семи километров. Каждый день. «Приходишь на работу, а там: нет ни воды, ни света, ни газа. Кругом осколки от разбитых стекол. В поликлинике, на первом этаже люди сутками работали, на износ. ДНР и волонтеры привозили им медикаменты – где брали, не знаю. 

Весь город туда шел за помощью, ведь на тот момент в Горловке было открыто всего две аптеки. А работающие в поликлинике девочки – герои. Ну, представьте – на улице пекло под 40 градусов, а у них такой поток людей, что даже в туалет некогда сходить. А потом наступил тот момент, когда пациентов просто нечем было кормить. Структура здравоохранения Горловки оказалась неготовой к военным действиям. Мы звоним в горздрав и говорим, что нам нужно вот это и это. А они отвечают – молчите, а то после войны мы вас уволим. А то, что люди голодают – это пустяки, главное, что горздрав ни с кем «не сотрудничает». Звонили им из облздрава и ДНР. А те в ответ – а у нас все есть, у нас все нормально», - возмутилась медработник.

Самая страшная ситуация сложилась в горловской психоневрологической больнице, о чем писали все местные СМИ. Число пациентов здесь почти постоянное – около двухсот. На их беды отозвались простые горловчане. «Здоровому человеку можно объяснить, что нечего кушать, а как вы объясните это тому, у кого психические отклонения? Мы через интернет кинули клич помочь им. После этого нам люди понесли и крупы, и яйца, а днровцы рыбу привезли. Нам помогали обычные люди, горожане. Был один мужчина из поселка Аксеновка, у которого разбомбило дом, но уцелел погреб. Он в течение одного вечера нам перетягал всю свою консервацию. Говорит, мол, он там не останется, а продукты нам нужнее. Даже родственники пациентов из других городов присылали нам продовольствие. Например, Светлана Панарина. Она подключала волонтеров из других городов. Без таких людей, как она, пациенты психиатрии просто бы пропали. А еще очень помогло кафе «Яблонька», которое весь август и до сих пор кормит душевнобольных людей. 40 порций «горячего» ежедневно! Да, приходят еще на карточку деньги от неизвестных людей», - рассказала мне работник здравоохранения.

По ее словам, главврач и начмед психоневрологической больницы все это время жили в больнице. Водили с санитарками за руку пациентов, занимались обеспечением питания и эвакуацией. «Душевнобольные сразу же осознали, что началась война. Но в медработниках они увидели защитников, свой единственный шанс выжить, - рассказала мне сотрудница горбольницы № 2. – Поэтому они держались за них. Душевнобольные носили ведра, помогали медперсоналу, переносили других пациентов, осколки собирали. Не дерзили, не грубили, вели себя по-человечески. Они стали организованными. Люди с психическими отклонениями оказались нормальнее, чем обычные наши граждане. Кстати, несколько человек в Горловку было переведено из Семеновки. Сидит у нас один пациент и плачет. Я ему: «Ты чего?». А он: «Лучше бы нас в Славянске убили!». Я ему: «Брось! Вы такое пережили, радуйся». А он: «Нет, мы – дураки, никому не нужны. А вы умрете. У вас дети маленькие». Многих из них я не только стала уважать, но и благодарна им до сих пор. За помощь и то, что они остались Людьми».

Безусловно, были и страшные истории, когда людей привозили просто умирать под двери больницы. Кто-то привел к ступенькам аптеки дедушку и написали записку, мол, уезжаем, а вы делайте с ним, что хотите. Мужчина умер, поскольку был очень ослаблен – одни кожа да кости. «Был еще один парализованный дед, которого привезла собственная жена и сын в «приемник». Я бежала за ними и просила поднять его на третий этаж. Но они были настолько перепуганы, что отказались. Оставили только номер мобильного телефона. И больше к нему не пришли, даже из морга не забрали тело. В этот период у нас работало три бригады скорой помощи! Вы представляете, три бригады на город с населением в 250 тысяч жителей! Люди постоянно спрашивают, когда будет так, как раньше? А я говорю, что у нас никогда не будет так, как раньше. У переживших войну в Горловке изменилось отношение ко всему: деньгам, власти, быту, друзьям и даже воде. Мы рады уже тому, что просто наступило утро. Тому, что прохожий улыбнулся. Мы – ни за левых, ни за правых. Нам нужен мир. Нам нужно, чтобы дети улыбались, а мы за свою работу получали достойную оплату. Даже когда была война, многие наши сотрудницы поставили для себя цель – ходить на работу накрашенными и в красивых платьях. Это позволило остаться людьми и привести свои мысли в порядок. Мы уже шутили, что если мы умрем, то умрем красивыми, а если настанет мир, то мы тоже встретим его достойно».

Казалось бы, война - но люди всегда выше ее. Нет руководства, значит, пришло время для самоуправления. Нет организации, значит, нужна самоорганизация. Город должен жить. Кто-то должен привозить продукты, кто-то лечить, а кто-то убирать мусор. Люди в один момент осознали свой долг перед обществом. Все те, кто еще вчера думал, как съездить на море и где купить новые сапоги. Люди поняли, что без них город умрет. Можете это называть общественным инстинктом самосохранения, или сумасшествием, но это так. Автобусы останавливались там, где это нужно было людям, льготники стали оплачивали проезд, понимая, что водителям не за что покупать топливо. Люди друг другу уступали место, пожилых пропускали вперед, старались не ругаться и не хамить. 

А когда водители легковушек видели беременную девушку, то останавливались и спрашивали куда ее подвезти. Это как у Джойса в «Улиссе»: «Я понимаю вашу позицию, хотя у меня лично в данный момент нет короля. Сейчас век патентованных лекарств. Здесь трудно вести дискуссию. Однако суть в следующем. Допустим, вы погибаете за родину. Не подумайте, что я желаю вам этого. Но я говорю: пускай моя родина погибает за меня. До сих пор она так и делала. Я не хотел ее гибели. К дьяволу смерть. Да здравствует жизнь!».

После увиденных изменений в горловчанах я стал еще более солидарен с джойсовским героем - «строителям клозетов и клоак никогда не быть господами нашего духа». Еще один медработник, а не так давно волонтер, также подтвердил перемены в тех горожанах, которые пережили войну. Но больше его потрясли те, кто возвратился: «Сейчас возвращаются те, кто не видел всего ужаса артобстрелов, и я замечаю, что в городе стало больше обмана, хамства и недоверия. С приезжими заведующими, врачами и даже санитарками в больницы вернулась субординация, интриги и начал пропадать дух товарищества. Снова появилась борьба за ставки и ночные дежурства. Когда мы работали под артобстрелами – все это было неважно. А теперь нам не верят, какой ад тут творился».

По его словам, город разделился на «оставшихся» и «возвращенцев». Почему первые не любят вторых? Потому что не уверены в том, что те останутся, когда город вновь попадет под артобстрелы. И я думаю, что это противостояние будет еще долго, но…. Меня больше всего удивляет другая категория горловчан. Те, кто еще несколько лет назад уехал в Киев или областные центры Украины на заработки. Они истово бьют себя в грудь и рассказывают, что сами из Донбасса. Уверяют, что знают, как тут жить. Ненавидят «лугандонцев» и говорят, что Донбасс – это часть Украины, но…. Но они бросили свою Родину еще несколько лет назад. Не желали остаться и поднять восточную часть Украины на должный уровень. Они убежали от трудностей и поехали туда, где выше зарплаты и толерантнее народ. Они уехали за собственным счастьем, в поисках лучшей жизни для себя.

Прав был Евгений Александрович, «Таков закон безжалостной игры - не люди умирают, а миры». И я рад, что вернувшись в Горловку, увидел рождение целой Вселенной миров с зародившейся новой жизнью.  Надолго ли – не знаю. Но одно то, что это произошло, уже дает надежду на возрождение Донбасса.

Отступать дальше некуда.

Егор Воронов

11.09.2014

Читайте по теме:

Андрей Манчук. Дикие шахты в Снежном

Иван Зеленский. Украинец, житель Донбасса

Егор Воронов. Бес гуманизма

Андрій Мовчан. «Двометровий горизонт»

«Луганское побоище». Шахтеры против ОМОНа

Андрей Манчук. «Донбассофобия»

Станислав Кметь. Черные дыры Донецка

Андрій Мовчан. Єдина країна, чи єдність трудящих?

Егор Воронов. Социальный бунт

Всеволод Петровский. Загляни в свое зеркало, Майдан

Иван Зеленский. В Славянск нужен десант