Троцкий о Турции

От редакции: В момент очередного обострения политической ситуации на Ближнем Востоке LIVA публикует серию статей Льва Троцкого, посвященных «турецкому вопросу», и тогда, сто с лишним лет назад во многом являлся узловым для ситуации на Ближнем Востоке, на Кавказе и на Балканах – в моменте выбора между войной и миром, и в общем контексте межимпериалистических противоречий. Многое в этом анализе остается актуальным для наших дней. Так, Троцкий пишет о том, как «мировые державы» преступили к разделу Ближнего Востока – что и сформировало его нынешнюю политическую карту после распада Османской Империи. Он упоминает в своих материалах курдскую проблему, и констатирует, что «пресловутый младотурецкий оттоманизм очень скоро выродился в исламизм, а потом даже в тюркизм». И, в то же время, критикует имперскую ближневосточную политику российских властей, которые, среди прочего, помогали турецкому режиму преследовать армянских революционеров, в свою очередь, опрометчиво поддержавших на начальном этапе движение младотурков. Если учитывать все эти параллели, высказанные в одной из данных статей слова о том, что «ни один из элементов восточного вопроса не разрешался мирным путем», звучат сейчас тревожным предупреждением для Турции, России и европейских стран.

Стамбул, площадь Таксим. Климент Ворошилов и Семен Аралов среди фигур скульптурной композиции монумента «Республика».

Разложение Турции и армянский вопрос

Нет сомнения, что в настоящее время мы находимся в одной из самых острых стадий развития восточного вопроса, и нынешняя война есть не что иное, как одна из обычных болезненных операций, производимых время от времени над дряхлым организмом «больного человека».

Так было издавна. Ни один из элементов восточного вопроса не разрешался мирным путем, и, несмотря на применение возможных видов принуждения, взятых из международного арсенала, европейская дипломатия всегда оказывалась бессильной перед упорным нежеланием, или, правильнее, неуменьем турецкого правительства изменить существующий порядок вещей. Конечно, и сама дипломатия немало виновата в том, что многие вопросы, оставаясь долго неразрешенными, приводили, в конце концов, к какой-нибудь катастрофе. Но и то правда, что Турция при добром желании и большей поворотливости могла бы предупредить не одну из катастроф, которые все больше и больше суживали ее границы и довели их, наконец, до преддверия Азии.

Одним из элементов восточного вопроса является также и армянский, причины возникновения которого те же, что и македонского вопроса. И если этот последний мог довести до войны, которая должна повлечь за собой его окончательное разрешение, то естественно, что в настоящее время должен стать очередным также и вопрос армянский, тем более, что положение в Армении всегда было хуже, чем в Македонии. Для Македонии соседство Болгарии было большим счастьем.

В самом деле, для своего революционного движения македонцы всегда находили со стороны Болгарии не только моральную, но и материальную поддержку, и после неудачных восстаний македонские революционеры спокойно возвращались в Болгарию, где всегда имели безопасный и даже радушный приют. Кроме того – и это самое главное – Турция редко доходила в отношении Македонии до крайностей, так как не могла не иметь в виду, что постоянные угрозы Болгарии могут когда-нибудь вылиться в форму активного вмешательства.

В совершенно иных условиях находились турецкие армяне. Их повстанцы, в случае даже удачных операций, не могли, конечно, оставаться долго на турецкой территории и должны были уходить за границу, то есть в Персию или на Кавказ. Но с Персией, как известно, турецкое правительство всегда мало считалось, и преследование армян продолжалось и на персидской территории. Кроме того, при переходе через границу им приходилось сталкиваться с персидскими курдами, которые являлись для них не меньшей опасностью, чем турки. На русской же территории армянским беженцам приходилось постоянно скрываться, так как русские власти смотрели на них не как на жертв ужасных условий турецкой действительности, а просто как на революционеров. А революционеров, как известно, надо всегда сажать в тюрьму, будь они хоть из Никарагуа или с Филиппин. И в середине девяностых и вначале девятисотых годов тюрьмы на Кавказе были наполовину набиты «политическими преступниками», вся преступность которых состояла в том, что они заботились об улучшении положения своих соотечественников, подвергавшихся систематическим избиениям, от которых приходил в содрогание весь цивилизованный мир. Дипломаты типа князя Лобанова-Ростовского давали carte blanche Абдул-Гамиду на истребление армян, а администраторы типа князя Голицына гноили в тюрьмах тех, кто осмеливался протестовать против гамидовских гекатомб.

Итак, армянский вопрос вновь приобретает актуальность. Собственно, он никогда не умирал, а на время лишь заглох в период 1897-1901 г.г., когда ужасные избиения 1894-1896 г.г. довели население до полного отчаяния и истощили ресурсы революционных организаций. Следует прибавить, что армяне потеряли веру также и в силу дипломатического вмешательства, и поэтому революционное движение на время было прекращено. Начиная с 1901 г., замечается некоторое оживление в этом движении, которое завершается Сасунским восстанием 1904 года, руководимым известным Андраником. Восстание это, однако, не дало положительных результатов, и Андраник с частью своих дружинников должен был покинуть родные горы. Но с этих пор усиленная революционная пропаганда, вооружение народа и отдельные вспышки не прекращаются. И если бы турецкая конституция запоздала еще на некоторое время, то весьма возможно, что турецкая Армения стала бы театром нового грандиозного восстания, в котором, кроме армян, принимали бы участие также и турки.

Турецкая конституция окрылила новыми надеждами армянское население. Правда, для него все дело тут ограничилось тоже лишь обещаниями об улучшении положения, но армяне охотно верили в обещания людей, сломивших абсолютизм Абдул-Гамида. Они им простили даже Адану с десятью тысячами жертв, так как и после этих кошмарных избиений не переставали верить в младотурецкие клятвы. Искреннее желание армян работать рука об руку с турками дошло до того, что самая влиятельная армянская партия «Дашнакцутюн» заключила формальный договор с младотурецкой партией «Единение и прогресс» для поддержания конституционного режима и осуществления местного самоуправления, дальнейшее развитие которого должно было привести к культурно-национальной автономии. Вскоре затем, по настояниям той же армянской партии, правительство, несмотря на противодействие турецких реакционных элементов, решилось привлечь к отбытию воинской повинности также и христиан, а в конце 1909 года министерством внутренних дел был выработан проект закона о вилайетах, который должен был осуществить административную децентрализацию и создать при генерал-губернаторах советы с участием представителей от населения.

Однако, как это всегда бывало в Турции, децентрализация осталась на бумаге, а обещания оказались лишь пустым звуком. Скоро для всех стало ясно, что конституция изменила лишь оболочку, а содержание осталось прежним. Ни одна из обещанных реформ не была проведена, к тому же в прошлом году начались систематические убийства в армянских областях, принявшие ныне угрожающие размеры. Так, с марта настоящего года, в течение шести месяцев, в одном только Ванском вилайете убито 60 армян, ранено и ограблено более 200. Все обращения к центральному правительству и жалобы на бездействие местных властей не дали никаких результатов. Заведомые убийцы до сих пор еще гуляют на свободе и не только продолжают свои бесчинства, но даже пользуются покровительством представителей власти. Весьма характерен ответ министра внутренних дел на жалобы армянского патриарха: «Ничего особенного, – заявил министр, – в данном случае я не вижу. Лишь обыкновенные убийства. И если бы не было этих насилий, то и незачем было бы существовать правительству».

После такого ответа было совершенно очевидно, что армяне вновь предоставлялись своей собственной участи и что на их истребление вновь начинали смотреть как на обыкновенную и само собою понятную вещь. И вслед за этим впервые после объявления конституции было произнесено роковое «армянский вопрос», и под таким же заголовком стали появляться в армянских газетах известия о зверствах в Армении, и таким образом вновь было сделано косвенное обращение через голову Турции к общественному мнению Европы.

Причин существования армянского вопроса надо искать в традиционной «инородческой» политике турецкой правящей касты и в экономическом положении населения армянских областей. Пресловутый младотурецкий оттоманизм очень скоро выродился в исламизм, а потом даже в тюркизм. Признавая, что консолидация нового режима и вообще целости империи возможна лишь при условии полного и действительного равноправия всех элементов населения без различия национальности и религии, и определяя такое равноправие понятием оттоманизма, младотурки в то же время на своем конгрессе в Салониках (октябрь 1910 г.) провозгласили преимущество магометанских народностей перед немагометанскими и объявили опорой государства турецкий элемент. В частности «христиане», – так мотивировали они свое постановление, – элемент ненадежный. В Румелии их взоры обращены на Болгарию, Сербию, Грецию, а в Анатолии – на великие державы и в частности на Россию. Христиане никогда искренно не могут считать себя гражданами турецкой империи и поэтому они могут быть только терпимы. При таком положении обеспечить им равноправие и признавать их специальные национальные интересы и стремления – значило бы создать у себя же дома условия его разрушения. Что же касается магометанских народностей, то не ко всем можно относиться с одинаковым доверием, так как и арабы и албанцы продолжают питать сепаратистские тенденции, а курды легко могут поддаться влиянию русской пропаганды. Единственным элементом, таким образом, на который может опираться правительство, являются турки, и поэтому заботы младотурецкого комитета и правительства должны быть направлены на усиление политического влияния и усиление экономического положения, главным образом, турок Анатолии и Румелии и остальных народностей тюркского племени. Первым практическим шагом в этом направлении было создание мухаджирского (переселенческого) вопроса. Младотурецкий парламент вотировал огромный кредит на переселение турок и татар из Боснии, Болгарии, с Кавказа и даже из Африки и Афганистана и на их устройство в тех областях, где христианские народности составляли компактную массу; в короткое время лучшие земли в Македонии и отчасти в Армении были отданы мухаджирам, и если дело это не выгорело и большинство переселенцев вернулось на родину, то это надо приписать исключительно неуменью турецкого правительства устроить что-либо. И младотурки, которые недавно еще, прося в парламенте кредита, били себя в перси и плакали о судьбах «несчастных единоверцев, устремляющихся в великую оттоманскую империю», вскоре совершенно забыли и о них, и даже о действительно несчастном турецком народе и обратили все свое внимание на приобретение симпатий крупных феодалов. И эти последние за щедрые взносы в кассу младотурецкого комитета и за голоса, обещанные комитетским кандидатам во время парламентских выборов, обеспечили себе право продолжать чудовищную эксплуатацию трудящихся масс. В конце концов они, эти крепостники, должны были, по мнению младотурок, явиться самым надежным оплотом их конституции.

В частности для армян огромным несчастьем является то привилегированное положение, в котором находятся их соседи – курды. Политика в отношении курдов мало изменилась со времен Гамида. Абдул-Гамид, как известно, особенно благоволил к полудиким племенам курдов, считая их, во-первых, оплотом против России, формируя из них иррегулярную кавалерию в качестве противовеса до сих пор еще страшным для турок казакам и, что самое главное, пользуясь ими, как орудием для обуздания армян. Младотурки продолжали ту же политику. Первым делом курды были для них единственным народом, который до сих пор еще не восставал против правительства, и поэтому младотурки не хотели раздражать их, боясь, что и они перейдут в лагерь недовольных. Кроме того, последние два года не раз выплывал слух, что русские эмиссары ведут усиленную пропаганду среди пограничных курдов, что заставило младотурок, с одной стороны, сохранить курдам их льготы, а с другой – возродить распавшиеся было после конституции иррегулярные полки «Гамидие», изменив только их название. Наконец, несмотря на все свои хорошие слова и клятвы, младотурки, как уже было сказано, мало доверяли искренности оттоманизма армян, как и всех других христиан, и, предполагая, что при первом же удобном случае армяне перейдут на путь активной борьбы, держали курдов в виде постоянной угрозы над ними. Этим и объясняется то, что ни один из авторов убийств последнего времени не арестован и не наказан. На обращения представителей армян центральное правительство отвечало, что виноваты местные власти, и чтобы доказать свое искреннее желание бороться против курдских бесчинств, то и дело меняло губернаторов, но эти последние в свою очередь жаловались на то, что центральное правительство парализует их действия против курдов.

В числе политических причин, вызвавших к жизни армянский вопрос, является почти полное бесправие армян. Мы уже видели, что насилия над армянами не считаются за преступления. Если даже дело о каком-нибудь насилии тем не менее доходит до суда, то оно кончается всегда оправданием насильника, так как ни один магометанин не захочет и не решится показать против своего единоверца и в пользу гяура, а показания христиан против правоверных не принимаются в расчет. Собственно, закон не делает в этом отношении различия между магометанами и немагометанами. Но чиновничество, частью полученное новым режимом в наследство от Гамида и в общем воспитанное в духе его традиций, мало считается с законом и решительно отказывается, в особенности в глухой провинции, признать конституцию. И теперь почти повсюду в анатолийских вилайетах царят те же беззаконие и произвол, которые характеризовали старый режим. Чиновничество – это одно из самых крупных зол для населения и одна из главных причин развала турецкой государственности.

Переходя к экономическому положению армянских провинций, мы должны поставить на первом месте земельный вопрос. Как известно, более 90 процентов армянского населения занимается земледелием. Но в настоящее время армянское крестьянство почти лишено единственного источника своего пропитания, так как во время резни 1894 – 1896 г.г. курдскими феодалами были захвачены земли не только эмигрировавших армян, но и тех, которые остались на родине. После конституции армяне не раз обращались к правительству, требуя обратно свои земли. Правительство, признавая справедливость этого требования, предлагало армянам добиться своих прав судебным порядком. Однако, имея в виду царящую в турецком суде волокиту и отсутствие у многих настоящих хозяев земли документов, доказывающих их права на землю, передача дела в суд должна была означать фактический отказ армян от своих прав. Вследствие этого армянский патриарх и партия «Дашнакцутюн» настаивали на административном решении вопроса, и кабинет Саида-паши, после долгих колебаний, решился, наконец, принять это предложение и даже назначил комиссию, которая должна была на местах заняться регулированием земельного вопроса. Но комиссия так и не выехала из Константинополя, и мы слышим о новых захватах армянских земель феодалами. Если же прибавим к тому безобразную податную систему, всевозможные поборы и натуральные повинности, ложащиеся всей тяжестью на армян, то мы только можем удивиться долготерпению этого народа, и нам должно показаться непонятным, что он до сих пор еще не сделал отчаянной попытки отделаться, наконец, от этой кошмарной действительности.

Было бы, конечно, несправедливо сказать, что конституция не внесла никаких изменений в адские условия жизни армянского населения. Первое время, когда представители старого режима и профессиональные насильники не знали еще, как отнесется к ним новый режим, и потому казались растерявшимися, армяне, в особенности в центрах, вздохнули несколько свободнее. В короткое время у них открылись политические клубы, библиотеки, читальни, увеличилось число школ, всевозможных благотворительных и просветительных обществ. Но в общем армянин остался тем же гяуром, то есть существом, с которым турок и курд могут поступать, как им вздумается. Над армянином осталось по-прежнему висеть проклятие резни, от которой не гарантировано даже население столицы. Так, когда в прошлом году борьба между партиями «Единение и прогресс» и «Либеральный союз» дошла до того, что предполагалось, что дело может дойти до открытого столкновения между ними, некоторые из турецких друзей армян предлагали им принять меры предосторожности, так как может произойти резня армян. Казалось бы, не должно быть ничего общего между борьбой чисто турецких партий и армянской резней, но и сами армяне очевидно примирились с тем, что каждое крупное явление в политической или общественной жизни Турции должно повлечь за собой резню армян. «В будущем году, – говорил мне в Константинополе один армянский общественный деятель, – у нас, вероятно, будет резня». – «Почему же вы думаете?» – «Как почему? а вы забыли, что в будущем году открывается Панамский канал?». Весной нынешнего года в Константинополе распространился слух, что французское посольство получило от эрзерумского консула сообщение об имевшей там место армянской резне. С эрзерумским депутатом г. П. мы побежали во французское посольство, где нам заявили, что слух этот вымышлен. Однако г. П. был сильно расстроен. «Сколько цены тому, – говорил он, – что сейчас посольство опровергло известие о резне. Ведь это прямо трагично, что вообще могут распространяться подобные слухи, и мы можем верить им».

После всего сказанного является вопрос, каким образом можно улучшить положение армянского населения в турецких провинциях и способно ли вообще турецкое правительство собственными средствами решать армянский вопрос.

Вместо ответа я приведу слова одного из виднейших членов партии «Дашнакцутюн», прекрасно знающего Турцию, ее государственных и партийных деятелей.

«Мы были, быть может, более младотурками, чем сами младотурки, так как мы не менее искренно заботились об упрочении нового режима, чем они. Многие разочаровались в них и отошли от них, перенося свое недоверие от лиц к режиму. Но мы продолжали верить им, или, правильнее, хотели верить, так как мы ясно сознавали, что конституция, это последняя ставка независимой Турции. Но и мы разочаровались, хотя и позже всех других, но тем сильнее было наше разочарование и тем основательнее недоверие, что вытекало из долгих наблюдений и опыта. И теперь, говорю вам совершенно откровенно, мое убеждение, что ничего не выйдет также и из турецкой конституции. Турецкое правительство, из кого бы оно не состояло, ни на что, кроме обещаний, неспособно. Но этим обещаниям давно уже перестали придавать какое-либо значение. И тот, кто отныне будет обращаться к турецкому правительству, будет требовать солидных гарантий. И так как турки не могут дать никакой гарантии, то дело реформ, будь это в Македонии, или в Албании, или в Армении, должно перейти в руки Европы. Но и в этом случае Европа должна будет отказаться от обычных полумер и приняться за радикальное лечение «больного человека». Во всяком случае дело без операции не обойдется».

Слова эти, сказанные шесть месяцев тому назад, оказались пророческими. Европа дала на Берлинском конгрессе Македонии параграф 23-й, а Армении – 61-й, которые обещали обеим странам реформы. И хотя Европа оставила за собой право контроля над проведением этих реформ, тем не менее положение в названных областях с каждым годом все более ухудшалось и несколько раз даже приводило к кровавым восстаниям, так как осуществление реформ было предоставлено самой Турции. То же самое было и с «меморандумом» 1895 года, врученным представителями России, Англии и Франции Порте и принятым этой последней. Вместо широких реформ, которые обещал Армении этот меморандум, на армян посыпались ужасы новых избиений, которые совершались в местах, посещаемых специально назначенным для надзора за проведением реформ верховным комиссаром Сакиром-пашой. Та же неудача постигла также затею европейцев с организацией македонской жандармерии под руководством итальянского генерала, так как и тут верховным комиссаром был представитель турецкого правительства Хильми-паша.

Были назначены турками комиссии реформ после конституции, но их деятельность ограничилась исключительно организационными заседаниями, имевшими место у Босфора. В конце концов, Македония оказалась ахиллесовой пятой турецкого государственного организма, но, к счастью для этого последнего, нынешнее поражение завершилось только частичной ампутацией, так как Македония была вообще только одной из конечностей его.

Другое дело – армяне. «Мы, – говорил мне года два тому назад один турецкий деятель, когда почтенные парламентские «ходжи» грозили пойти походом против Греции из-за Крита, – мы давно потеряли чувство действительности. Что нам Крит? Ведь он давно пропал для нас, а из-за него мы еще больших бед наделаем себе. Наше будущее в Азии. Если бы мы раньше сознали эту истину и, выбросив романтизм из нашей политики, занялись бы устройством в Малой Азии, мы бы сейчас не были тем quantite negligeable, с которым никто более не считается». «Я уже перешел в Азию, – говорил мне один видный депутат в начале Триполитанской войны, поселившийся в Скутари против Константинополя, – так как все равно нас скоро выгонят из Европы. И наше правительство поступило бы очень умно, если бы последовало моему примеру». И действительно, Малая Азия, это – корпус Турции, это – сама Турция. Армяне уже не верят туркам, не верят и в обещания Европы и требуют солидных гарантий. Но что такое эти гарантии, и как могут державы гарантировать осуществление реформ, если не возьмут это дело в свои руки. А это, как известно, всегда означает «временную» оккупацию областей, нуждающихся в реформах. Но «временность», это только одно из технических выражений дипломатического лексикона, и в новейшее время мы не знаем ни одного примера, где бы оккупационная армия не оставалась на долгую зимовку в занятых местах. Такими оккупациями разрешались до сих пор все элементы восточного вопроса, и таким образом Турция лишилась своих владений. И потом, есть ли какие-нибудь гарантии, что после оккупации, скажем, Армении и другие области Малой Азии – Месопотамия, Сирия, Киликия, Аравия – тоже не захотят быть «оккупированными»? Да и державы едва ли посмотрят дружелюбно на оккупацию Армении, скажем, Россией, и едва ли захотят «вознаградить» себя за это. В дипломатических кругах уже довольно громко говорят о том, что после удаления турок из Европы через несколько месяцев неминуемо станет на очередь вопрос о разделении также и азиатской Турции. Переселение турецких масс из европейской Турции в Малую Азию должно еще более осложнить там положение некоторых народностей, издавна нуждающихся в улучшении условий существования. Если сейчас же не приняться за реформы, то возникновение беспорядков в Малой Азии неизбежно. Но Турция сама не в состоянии будет сделать что-либо толковое, и поэтому окажется необходимым вмешательство Европы, которая, чтобы не создать из азиатской Турции новой постоянной угрозы для европейского мира, воспользуется первым удобным случаем для раздела азиатских владений Турции.

Многие считают возможным уже теперь набросать схему этого раздела.

12 ноября 1912 г. 

Новая Турция

Младотурки достигли апогея своего влияния. В парламенте у них большинство. Председатель – младотурок. Султан неутомимо прижимает к своей груди бывших мятежников. Европейская дипломатия готова их насмерть заласкать... Много ли лет прошло с тех пор, как Ахмед-Риза, парижский эмигрант и редактор подпольной газеты, обращался к первой Гаагской конференции мира с просьбой о защите турецкого народа против разнузданной константинопольской тирании? Ему грубо указали на дверь. Ни одно дипломатическое ухо не раскрылось для него. Голландское правительство пригрозило выслать его из страны, как «беспокойного иностранца». Тщетно стучался он у дверей влиятельных парламентариев; его не впускали. Только социалист Ван-Коль оказал ему поддержку, созвав под своим председательством собрание, на котором Ахмед-Риза апеллировал к сочувствию аудитории. А ныне европейские официозы спешат заверить, что председатель турецкого парламента пользуется заслуженными симпатиями со стороны всех европейских кабинетов... Бюлов не обинуясь расписывается в рейхстаге в отменном уважении к турецким офицерам, героям революционного переворота («Мы запомним ваши слова, господин канцлер!» – пишет Парвус по поводу этой речи).

Победа – самый действительный аргумент, и успех – наиболее убедительная рекомендация. Но в чем секрет этой победы и где тайна этого головокружительного успеха?

На эту тему «Речь» писала с укоризной по адресу левых: в Турции разные классы шли де в борьбу с сохранением той иерархии, которая связывает их в хозяйственной жизни страны; экономически господствующие классы удержали в революции гегемонию над народной массой, – отсюда победа.

А «Новое Время» в свою очередь с нравоучительным злорадством выговаривало кадетам: младотурки, не в пример российским либеральным доктринерам, крепко держали де знамя патриотического национализма и ни на минуту не порывали с монархическими и религиозными верованиями народа, – посему и были вознесены.

В политике, как и в личной жизни, нет ничего дешевле морализирования – дешевле и бесплоднее. Это занятие для многих, однако, привлекательно тем, что избавляет от необходимости вникать в объективную механику событий.

Чем объясняется поразительная победа младотурок – победа почти без усилий и жертв?

По своему объективному смыслу революция есть борьба за государственную власть. Эта последняя непосредственно опирается на армию. Поэтому всякая историческая революция ставила ребром вопрос: на чьей стороне армия? – и так или иначе разрешала его. В турецкой революции, – и это составляет ее индивидуальную физиономию, – сама армия выступила носителем освободительных идей. Новым общественным классам не только не приходилось преодолевать военное сопротивление старого режима, наоборот, им оставалось лишь играть роль сочувственного хора при революционном офицерстве, которое вело за собою против султанского правительства солдатские фаланги.

По своему происхождению, по своим историческим традициям Турция – военное государство. И в настоящее время она по относительной численности своей армии стоит впереди всех крупных европейских государств. Многочисленная армия требовала многочисленного офицерства. Часть его пополнялась из унтер-офицеров путем выслуги. Но Ильдиз, при всем своем варварском сопротивлении запросам исторического развития, вынужден был хоть до некоторой степени европеизировать свою армию и открыть в нее доступ интеллигентным силам. Они не заставили себя ждать. Ничтожество турецкой индустрии и молодость городской культуры почти не открывали турецкой интеллигенции иного поприща, кроме офицерской или чиновничьей службы. Таким образом, государство в собственных недрах организовало боевой авангард слагавшейся буржуазной нации: мыслящую, критикующую, недовольную интеллигенцию. В последние годы волнения шли в турецкой армии непрерывно: из-за неуплаты жалованья, из-за задержек в чинопроизводстве. Войска овладевали телеграфной станцией и вступали в непосредственные переговоры с Ильдизом. Султанская камарилья неизбежно уступала. Таким путем полк за полком проходил школу возмущения. 

После успеха восстания многие европейские политики и публицисты с таинственным видом рассуждали о гениально задуманной великой всепроникающей организации младотурок. В этом наивном представлении выразилось лишь фетишистское суеверие пред успехом. На самом деле революционные связи между офицерами, особенно с гарнизонами Константинополя и Адрианополя, были крайне недостаточны. По признанию самих Ниази-бея и Энвер-бея, восстание прорвалось в такой момент, когда младотурки были к нему «совершенно не готовы». Но на выручку пришла автоматическая организация самой армии. Стихийное недовольство голодных оборванных солдат естественно толкало их на сторону политически оппозиционного офицерства, и, таким образом, механическая дисциплина армии естественно превратилась во внутреннюю дисциплину революции.

К восстанию армии присоединилось разложение бюрократического аппарата. В книжке бывшего сербского министра Владана Георгиевича мы встретили указание на то, что в начале восстания каймакамы и мутессарифы трех македонских вилайетов побуждали население посылать в Ильдиз телеграфные петиции о восстановлении конституции 1876 года. При этих условиях Абдул-Гамиду ничего не оставалось, как предложить себя в почетные председатели комитета «Шура и Умет» («Единение – и прогресс»). 

По своим задачам (экономическая самостоятельность, национально-государственное единство и политическая свобода) турецкая революция представляет собою самоопределение буржуазной нации и в этом смысле примыкает к традициям 1789-1848 г.г. Но исполнительным органом нации явилась армия, руководимая офицерством, – и это сразу придало событиям планомерный характер военных маневров. Было бы, однако, чистейшей нелепостью – а в ней повинны многие – видеть в турецких событиях июля прошлого года простое пронунциаменто и ставить их на одну доску с каким-нибудь военно-династическим переворотом в Сербии. Сила турецкого офицерства и тайна его успеха не в гениальном организационном «плане», не в дьявольской конспирации, а в активном сочувствии передовых классов: купечества, ремесленников, рабочих, части чиновничества и духовенства, наконец, деревни в лице крестьянской армии.

Но все эти классы, кроме своего «сочувствия», несут с собой свои интересы, требования и надежды. Все долго подавлявшиеся социальные страсти выступят наружу именно теперь, когда парламент создал для них центр устремления. Горько разочаруются те, которые думают, что турецкая революция уже закончилась. И к числу разочаровавшихся будет принадлежать не только Абдул-Гамид, но, по-видимому, и младотурецкая партия.

На первой очереди стоит национальный вопрос. Национально-религиозная пестрота турецкого населения создает могущественные центробежные тенденции. Старый режим думал преодолеть их механической тяжестью армии, набираемой из одних мусульман. Но на деле он привел к распадению государства. В одно лишь царствование Абдул-Гамида Турция потеряла: Болгарию, Восточную Румелию, Боснию и Герцеговину, Египет, Тунис, Добруджу. Малая Азия фатально подпадала под экономическую и политическую диктатуру Германии. Накануне революции Австрия собралась строить дорогу через Новобазарский санджак, пролагая себе стратегический путь к Македонии. С другой стороны, Англия – в противовес Австрии – прямо выдвинула проект македонской автономии... Расчленению Турции не предвиделось конца. Между тем, обширная и единая в хозяйственном отношении территория является необходимой предпосылкой развития промышленности. Это относится не только к Турции, но и ко всему Балканскому полуострову. Не национальное разнообразие, а государственная расщепленность тяготеет над ним, как проклятие. Таможенные линии искусственно разрезают его на части. Происки капиталистических держав переплетаются с кровавыми интригами балканских династий. При сохранении этих условий Балканский полуостров останется и впредь ящиком Пандоры. Только единое государство всех балканских национальностей на демократическо-федеративных началах – по образцу Швейцарии или Северо-Американской республики – может внести внутреннее умиротворение на Балканы и создать условия для могущественного развития производительных сил.

Младотурки, однако, решительно отвергают этот путь. Представители господствующей национальности, имеющие за себя национальную армию, они хотят быть и оставаться националистами-централистами. Их правое крыло последовательно отвергает даже провинциальное самоуправление. Борьба с могущественными центробежными тенденциями делает младотурок сторонниками «сильной центральной власти» и толкает их к соглашению с султаном quand meme. Это значит, что, как только в рамках парламентаризма развернется клубок национальных противоречий, правое крыло младотурок станет открыто на сторону контрреволюции.

За национальным вопросом идет социальный.

Во-первых, крестьянство. Отягощенное милитаризмом, полукрепостное, в одной пятой своей части безземельное, оно так или иначе предъявит еще новому режиму свой счет. Между тем, только македонско-адрианопольская организация (болгарская группа Санданского) да армянские революционные организации (дашнакцаканы и гинчакисты) выдвигают более или менее радикальные аграрные программы. Что же касается господствующей младотурецкой партии, в составе которой не последнее место занимают беки-помещики, то она в своей национал-либеральной слепоте начисто отрицает существование крестьянского вопроса. Младотурки, очевидно, надеются, что обновление администрации плюс формы и обрядности парламентаризма сами по себе удовлетворят мужика. Они весьма ошибутся. Недовольство деревни новым строем, кроме того, неизбежно отразится на крестьянской по составу армии. Самосознание солдат за последние месяцы должно было значительно возрасти. И если партия, опирающаяся на офицерство, ничего не дав крестьянам, начнет подтягивать дисциплину в армии, может легко статься, что солдаты выступят против своих офицеров, как раньше офицеры выступили против Абдул-Гамида.

Рядом с крестьянским вопросом стоит рабочий.

Турецкая индустрия, как сказано, очень слаба; султанский режим не только своей общей политикой подрывал хозяйственные основы страны, но и сознательно препятствовал созданию заводов и фабрик – из спасительного страха пред пролетариатом. Но совершенно уберечься от него оказалось невозможным. И уже первые недели турецкой революции ознаменовались забастовками булочников, типографских рабочих, ткачей, трамвайных служащих и табачных рабочих в Константинополе, портовых и железнодорожных рабочих. Бойкот австрийских товаров должен был еще более сплотить и воодушевить молодой турецкий пролетариат, ибо в проведении бойкота рабочая, особенно портовая масса сыграла решающую роль. Чем отвечает новый режим на политическое пробуждение рабочего класса? Каторжным законопроектом против стачек. О каких-нибудь определенных мероприятиях в пользу рабочих программа младотурок не говорит ни слова. Между тем, третировать турецкий пролетариат, как quantite negligeable, значит идти навстречу серьезным неожиданностям. Значение класса никогда не измеряется голой цифрой его численности. Сила современного промышленного пролетариата, даже малочисленного, в том, что он держит в своих руках концентрированные производительные силы страны и важнейшие средства сообщения. Об этот элементарный факт капиталистического хозяйства младотурки могут жестоко расшибить себе лоб. 

Таковы глубокие, еще не вскрывшиеся социальные противоречия, на почве которых придется действовать турецкому парламенту. Из его 240 депутатов младотурки рассчитывают приблизительно на 140 голосов. Около 80 депутатов, главным образом арабов и греков, образуют блок «децентралистов». На союзе с ними хочет обосновать свое политическое влияние принц Саба-Эддин, относительно которого пока трудно решить, представляет ли он из себя дилетанта-мечтателя без царя в голове или не раскрывающего своих карт интригана. На крайней левой занимают места армянские и болгарские революционеры, в том числе несколько социал-демократов.

Такова внешняя – пока еще слишком внешняя – физиономия турецкого представительства. И младотурки и «децентралисты» в их настоящем виде – туманные политические пятна, которым еще только предстоит оформиться при столкновении с социальными вопросами. Но еще важнее для судьбы турецкого парламентаризма те силы, которые действуют вне парламента; «инородцы», крестьяне, рабочие, солдатская масса армии. Каждая из этих групп захочет отмерить для себя как можно больше места под крышей новой Турции. У каждой – свои интересы и своя революционная орбита. Спекулятивным, т.-е. канцелярски-кабинетным путем предопределить парламентскую равнодействующую и принять ее за надежную основу всеобщего умиротворения – это план, достойный лишь утопических доктринеров либерализма. История так никогда не поступает. Она безжалостно сталкивает лбами живые силы страны и заставляет их вырабатывать «равнодействующую» посредством суровой борьбы. Вот почему мы и утверждаем, что июльское военное восстание в Македонии, приведшее к созыву парламента, было только революционным прологом: драма еще впереди.

Чему мы будем свидетелями в Турции в ближайший исторический период? Гадать об этом бесплодно. Ясно одно победа революции означает демократическую Турцию; действительно, демократическая Турция ляжет в основу балканской федерации; балканская федерация раз навсегда очистит «осиное гнездо» Ближнего Востока от капиталистических и династических интриг, которые черными грозовыми тучами нависают не только над злосчастным полуостровом, но и над всей Европой.

Реставрация султанского деспотизма означала бы историческую смерть Турции и всеобщую свалку из-за кусков ее государственного трупа. Наоборот, победа турецкой демократии означает мир.

Драма еще впереди!.. И в то время как из-за безукоризненно-приветственной улыбки европейской дипломатии по адресу турецкого парламента открываются хищные челюсти капиталистического империализма, готовые воспользоваться первым внутренним затруднением Турции, чтобы растерзать ее в клочья, – европейская демократия всем весом своего сочувствия и содействия стоит на стороне новой Турции – той, которой еще нет, которой еще лишь предстоит родиться.

«Киевская Мысль» N 3. 
3 января 1909 г. 

Турецкая революция и задачи пролетариата

I

Российская революция пробудила эхо далеко за пределами России. В Западной Европе она вызвала бурный прилив в пролетарском движении. И в то же время она пробудила к политической жизни народы Азии. В Персии, пограничной с Кавказом, начинается под непосредственным влиянием кавказских событий революционная борьба, которая с переменным успехом тянется уже более двух лет. В Китае, в Индии – всюду народные массы поднимаются против своих собственных деспотов и против европейских хищников (капиталистов, миссионеров и пр.), которые не только эксплуатируют европейский пролетариат, но и разоряют народы Азии. Последним отголоском российской революции является революция в Турции, происшедшая летом этого года. Всякий мыслящий рабочий должен внимательно следить за ходом революционной борьбы во всем мире. Для этого, прежде всего, необходимо ознакомиться при помощи географических карт с расположением государств и стран. Организации должны в этом отношении приходить на помощь соответственными указаниями. 

Турция расположена на Балканском полуострове, в юго-восточном углу Европы. Страна эта испокон веков считалась образцом застоя, мертвечины и деспотизма. Султан в Константинополе ни в чем не уступал своему петербургскому собрату, а во многом даже превосходил его. Иноверные и иноплеменцы (славяне, армяне, греки) подвергались дьявольским преследованиям. Но и своим (туркам-магометанам) жилось не сладко. Крестьянство – в кабале у чиновников и помещиков, нищее, невежественное, суеверное. Школ мало, учреждение фабрик всячески тормозилось султанскими властями из страха перед развитием пролетариата. Всюду и везде шпионы. Воровство и расточительность султанской бюрократии (как и царской) безграничны. Все это привело к полному упадку государства. Капиталистические правительства европейских стран, как голодные собаки, обступали Турцию, стараясь отхватить в свою пользу по куску. А султан Абдул-Гамид продолжал делать долги да истощать население. Недовольство в народе накоплялось сыздавна и под влиянием русских и персидских событий прорвалось наружу.

В России главным революционным борцом выступил пролетариат. Но в Турции, как мы сказали уже, промышленность – лишь в зародыше, поэтому пролетариат малочислен и слаб. Наиболее образованные элементы турецкой интеллигенции, (как учителя, инженеры и пр.), почти не находя применения своим силам в школах и на фабриках, поступали в офицеры. Многие из них учились в западно-европейских странах, изучали тамошние порядки, а у себя на родине сталкивались с темнотой и нищетой турецкого солдата и с унижением государства. Это оскорбляло их. Таким образом, офицерство стало очагом недовольства и возмущения.

Когда восстание вспыхнуло в июле этого года, султан оказался сразу почти что без армии. Корпус за корпусом переходил на сторону революции. Темные солдаты не понимали, правда, цели движения, но недовольство своей судьбой заставляло их идти за офицерами, которые решительно требовали конституции, угрожая в противном случае низложить султана. Абдул-Гамиду ничего не оставалось, как пойти на уступки: он «даровал» конституцию (султаны всегда делают такие «подарки», когда им к горлу подставят нож), призвал к власти либеральное министерство и назначил выборы в парламент.

Страна сразу ожила. Начались непрерывные митинги. Появилось много новых газет. Пробудился сразу, как под ударом грома, молодой турецкий пролетариат. Начались стачки. Возникли рабочие организации. В Смирне стала выходить первая социалистическая газета.

Сейчас, когда мы пишем эти строки, собрался уже турецкий парламент, большинство которого состоит из реформаторов-младотурок. Какова будет судьба турецкой «Думы», покажет близкое будущее.

II

Старую бессильную Турцию капиталистические государства рвали на части. Австрия отрезала себе от Турции 30 лет тому назад две провинции (области): Боснию и Герцеговину, населенные, главным образом, сербами. На воровском наречии дипломатов этот грабеж называется «оккупацией», то есть как бы временным занятием провинций. Австрия ими, однако, беспрепятственно владела три десятилетия.

Но когда Турция стряхнула с себя султанский деспотизм и народ сам начал брать в свои руки дела страны, европейские хищники забеспокоились: как бы турки, укрепив государство, кой-чего не потребовали обратно. Австрия поторопилась свою «оккупацию» провозгласить «аннексией» (окончательным присоединением). В сущности это ничего не меняло, ибо Босния с Герцеговиной и так и этак были в руках Австрии. Турки, тем не менее, запротестовали, требуя вознаграждения. Теперь между турецким правительством и австрийским ведутся по этому поводу переговоры. 

Нас, однако, интересуют сейчас не эти переговоры сами по себе, а тот шум и визг, который подняли по поводу австрийской «аннексии» русские буржуазные партии с кадетами во главе.

– В Боснии живут сербы: сербы, как славяне, – нам братья. Поэтому русское правительство обязано немедленно приступить к освобождению Боснии из австрийского плена! – так вопят кадеты на всех углах и перекрестках, в газетах и на собраниях.

Мы, социал-демократы, обязаны решительно выступить против этой нелепой и вредной агитации. Ведь, подумать только: либералы предлагают царскому правительству заняться освобождением славян на Балканском полуострове. А нет ли поближе славян, которым нужно самим освободиться от царского правительства? Поляки – тоже «славяне». Однако, им под пятою самодержавия несравненно горше, чем сербам в Австрии.

Поляки и украинцы, великороссы и евреи, армяне и грузины, славяне и неславяне – все мы ходим по колена в крови, ежедневно проливаемой самодержавной бандой. А либералы требуют, чтоб это, преступнейшее из всех, правительство освобождало сербов из рук Австрии. Для чего? Для того, чтобы царь мог затем взять их в свои собственные, еще более грязные и кровавые руки!

Пролетариат России не может посылать Романова на борьбу с Австрией. Ибо Австрия нам не враг, а Романов нам не друг. Внутри Австрии и у нас, как и у сербского народа, есть верный и неутомимый союзник: австрийский пролетариат, который не на жизнь, а на смерть борется со своим правительством. И мы с своей стороны должны не укреплять царское правительство для борьбы с Австрией, не давать ему новобранцев, не голосовать за бюджет и заем, как делают предатели-кадеты в Думе, а, наоборот, всеми мерами ослаблять его, пока не нанесем ему последнего смертельного удара.

Российское самодержавие – заклятый враг свободных народов во всем мире. Недавно только царский полковник Ляхов разрушил персидский меджилис (парламент), и при первом же благоприятном случае царское правительство несомненно попытается нанести удар обновленной Турции.

Вот почему наша борьба с царизмом имеет мировое значение. Мы окажем лучшую услугу сербам Боснии, как и всем вообще угнетенным народам, когда сорвем корону с головы Николая II. Помогать же кому бы то ни было царскими штыками мы не можем: на этих штыках – наша собственная кровь!

«Правда» N 2 
17 (30) декабря 1908 г. 

Читайте по теме:

Давид Арутюнов. Геноцид: сто лет спустя

Турецкая весна?

Андрей Манчук. Эхо «Ники»

Александр Иванов. Парк Гези. Театральная постановка

Андрей Манчук. «Хасанкейф. Град обреченный»

Баррикады Стамбула

Андрей Манчук, Дмитрий Колесник. Интервью с группой «Bandista»