Курдистан, которого нет

В связи с обострением ситуации в Курдистане LIVA публикует заметки основателя журнала Андрея Манчука, которые рассказывают про одну из поездок в разделенный границами Курдистан.

Край разбросанных камней
дотла выжженой травы
говоря иди ко мне
думаю иду на вы
параллельные миры
полицаев партизан
как нам выйти из игры 
где не блокпост так азан
не шахид так шопингмолл
не тротил так раб уммы?
далеко ль я сам ушёл?
далеко ль смогли бы – мы?
ez ji te pir hezdikim
чудное мгновенье стоп
ух как горы высоки
как кристально ясно что
ни в любви
ни в войне
правды нет
смысла нет
просто так
иди ко мне
видишь?
смерти
тоже 
нет

Татьяна Зайцева. Курдистанс

Диярбакыр: жизнь в подполье

Курдистан начинается в горах за Евфратом, где заканчиваются прекрасные турецкие автострады. На рассвете водитель нашего автобуса остановился посреди крутой горной дороги, чтобы столкнуть на обочину нападавшие с гор камни.

Чуть дальше путь расчищала аварийная техника, а со склона, в лучах восходящего солнца, подпрыгивая, катились вниз сорвавшиеся куски породы. Минуя армейские блокпосты, горная трасса вливалась в просторную долину реки Тигр, где расположен Диярбакыр – непризнанная столица не существующей на картах страны под названием Курдистан. 

Впервые я услышал об этом городе в детстве, читая книги Ивана Вазова о борьбе болгарских повстанцев. Османские власти ссылали их в отдаленную тюремную крепость Диярбакыра, считая ее самым надежным местом для заточения политических преступников и революционеров со всех уголков империи. Старые традиции политической борьбы пустили прочные корни в курдской столице, где в сентябре 2009 года проходило мероприятие под странным названием «Месопотамский социальный форум».

Правильнее было бы назвать его курдским – однако турецкие власти отрицают существование многомиллионного курдского народа, именуя его представителей «горными турками». Слова «курды», «курдский» и «Курдистан» находятся тут под фактическим запретом, что вынудило организаторов социального форума прибегнуть к эзоповому языку.

«Мы живем в стране, которой нет» – шутят по этому поводу курдские активисты.  Местные жители отвечают на национальную дискриминацию активным гражданским протестом. Курдский активист Месут, встретивший нас на автовокзале, первым делом заявил нам, что Диярбакыр (от арабского – «Владение Бакров») лучше называть его курдским названием – Амед.

Владея турецким языком, жители курдской столицы избегают говорить на нем между собой или в общении с иностранцами – как заметил Игорь Готлиб, это чем-то напоминает бойкот русского языка националистически настроенными прибалтами в старые советские времена. Нам рассказывали, что подростки из курдских сел знают по-турецки только несколько слов – таких как «жандарм», «солдат» и «тюрьма».

Однако национальное сопротивление курдов отнюдь не сводится к пассивным формам. Турки-националисты из соседних провинций вовсе не зря зовут Диярбакыр «плохим городом», имея в виду, что он является центром политического движения сторонников независимости от Турции.

Мы убедились в этом в первый же день социального форума, на марше протеста, организованном «Партией демократического общества» – легальным крылом запрещенной Рабочей партии Курдистана, которая остается наиболее влиятельной и популярной политической силой в этом регионе.

Демонстрация протеста началась в центральных районах города. Большой автобус, на крышу которого взобрались журналисты и уличные мальчишки, медленно ехал во главе колонны, а следом за ним шли женщины в традиционных курдских одеждах. Они размахивали фотографиями погибших курдских повстанцев, известных тут под названием «герилье» – портретами своих сыновей, братьев и мужей.

Позади них шествовала делегация Революционной конфедерации профсоюзов, члены «Социалистической платформы угнетенных» (легальная структура маоистской Марксистско-ленинской партии Турции) и группа молодых немецких антифашистов, скандировавших речевки, хорошо знакомые всякому европейскому активисту.

Демонстрация росла на глазах, с каждым кварталом, где к ней присоединялись сотни людей. Курдские женщины и дети восторженно приветствовали ее громкими криками из подворотен и из окон домов – люди стояли даже на плоских крышах бедных курдских домиков-самостроев. В толпе демонстрантов мелькали мальчишки-разносчики, которые несли на головах блюда, полные бубликов и пирожных. Эта всеобъемлющая атмосфера поддержки напоминала кадры митингов за гражданские права в североирландском Дерри.

Детвора бежала вдоль колонны, выкрикивая политические слоганы, которые, похоже, впитываются тут с молоком матери. В них постоянно звучало имя Абдулы Оджалана, а также прозвище «Апо» – «Дядя», под которым широко известен здесь лидер Рабочей партии, заключенный сейчас в тюрьме на острове Имралы. Не было никаких сомнений, кто является героем и образцом для нынешнего поколения курдской молодежи.  

Этой бурной, стихийной на вид демонстрацией умело руководили несколько активистов РПК – курды средних лет в простых черных костюмах, идущие чуть сбоку от головы колонны. Когда немецкие антифа зачем-то перебежали вперед, чтобы идти во главе демонстрации, их очень быстро и очень вежливо оттеснили. А впереди теперь шли двое подростков с закутанными платками лицами, которые несли большой портрет Оджалана – политическое преступление, за которое здесь можно отправиться на несколько лет в тюрьму.

Хорошо экипированная полиция, усиленная бронированными спецмашинами с пушками водометов, не могла воспрепятствовать акции – массовое побоище на глазах иностранных участников Месопотамского социального форма с очевидностью не входило в планы турецких властей.

Уже потом мы поняли, каким важным политическим событием для курдского движения стал этот форум – дежурное малоинтересное мероприятие для большинства европейских левых, поленившихся приехать в анатолийскую глушь. Местные активисты использовали его, чтобы заявить о себе акциями протеста, и хотя бы частично нарушить информационную блокаду вокруг своей «несуществующей» страны.

По договоренности с властями, форум проходил на территории местного учебно-образовательного центра, который охранялся милицией местного муниципалитета, подконтрольного курдской «Партии демократического общества».

Среди местных волонтеров было много молодых курдских учителей из провинции – первое поколение демократической курдской интеллигенции. Юная учительница из приграничного города Мардин, откровенно радуясь возможности общения с иностранцами, жаловалась нам, что никак не может устроиться на работу.

– Курдам вообще трудно куда-то устроится. Я уже год без работы, родители меня очень ругают. А я так не хочу выезжать на заработки в Европу. Как учительница я в Европе никому не нужна. С детства мечтаю там побывать – но не на заработках.

Месут – тоже школьный учитель, которого рекомендовали нам профсоюзные активисты в Стамбуле – устроил встречу с курдским журналистом Амином Селимом, рассказавшем о колониальной экономике Турецкого Курдистана:

– Турецкое правительство стремится не допустить промышленного развития нашего региона. Сейчас здесь работает только четыре крупных предприятия. Полезные ископаемые, которые добывают в курдских горах, вывозят на переработку в турецкие районы. Рабочих мест нет, курды вынуждены выезжать на заработки в Cтамбул, в Европу – и власти поощряют эту иммиграцию. Ведь у людей один выбор – идти в горы или ехать на заработки.

Курды-мигранты – самая дешевая рабочая сила в Евросоюзе, где их всех причисляют к туркам. Зато посмотрите, сколько здесь представительств иностранных фирм – мы живем в нищете, но служим рынком сбыта для корпораций со всего мира, –  слушали мы его слова в переводе нашего венгерского друга Матиаша Беньика.

Бедность курдского населения бросается в глаза даже в черте самого Диярбакыра, старая часть которого обнесена крепостной стеной из черного базальта, выстроенной по указу Константина Второго. Ее башни с пощербленными зубцами, похожие на черные короны, украшает затейливая резьба по камню.

Здесь можно видеть граффити на разных языках, времен римских императоров, Абассидов и сельджукских султанов, а также стилизованные изображения тотемных зверей из доисламской эпохи.

Бедные халупы курдов лепятся прямо к древней стене – их строят из ее черных базальтовых блоков, экономя на стройматериале. Свалки под каменными башнями гудят мириадами мух, а мальчишки рисуют на стенах футбольные ворота, украшают их символикой РПК, и тут же плавят сворованный где-то металл.

Стены в домах не красят и не штукатурят. Старые дедовские ковры вешаются прямо на шершавый темный базальт. Он превращает комнаты в подобие подземного склепа, где сидят в клетках бойцовые петухи, а на глиняном дувале стоит бытовая техника из Китая – насмешка над прошлым Диярбакыра, некогда бывшего звеном в древней цепи Шелкового пути.  

Местные власти кое-как латают старые стены, реставрируют заброшенные после резни армянские церкви, и стараются поддержать крохотную общину христиан-ассирийцев, читающих Библию на арамейском – реликтовом языке эпохи Христа. Но отдаленный Диярбакыр с его подмоченной репутацией «столицы курдских террористов», к счастью, так не стал туристическим центром – и его памятники полностью включены в обыденную современную жизнь бедных кварталов.

Улыбчивые дети клянчат деньги у случайно забредающих сюда иностранцев, а подростки при случае пытаются завладеть их бумажниками. Муниципальные культурные центры, основанные в этом районе за счет курдской политической оппозиции, знакомят эту живую, прекрасную молодежь с полузапрещенной национальной культурой – на уроках в богатой книгами бесплатной библиотеке.

Гремя на весь старый квартал, маленькие курды Амеда учатся играть на традиционных барабанах, которые озвучивают потом собой протестные акции. Эта детвора превратила в футбольные ворота даже памятник Кемалю Ататюрку, бесцеремонно развесив на нем свою спортивную одежду.  

Внизу, под черной стеной, блестит сочным зеленым цветом долина Тигра, чьи берега соединены каменным мостом эпохи императора Анастасия. Здесь сохранилась архаическая ирригационная система, которая формировалась в Меспотамии со времен позднего неолита.

Выкопанные вручную арыки отводят речную воду к бахчам и огородами, утонувшими в пойменных тугайных рощах. Жирный, как масло, речной ил, вскормивший добрый десяток культур и цивилизаций, кормит курдских крестьян, которые выращивают тут знаменитые арбузы, дыни и прекрасный острый перец сорта «урфа».

Сельская глубинка в бесплодных горах и на бесконечной месопотамской равнине, выживает за счет овощеводства – овечьи отары, ведомые закутанными в платки пастухами, то и дело встречались нам в окрестностях Мардина и Силопи. Но натуральное хозяйство давно не может поддерживать на плаву патриархальный край, с его пролетаризованной беднотой и лишенной перспектив молодежью.

Политические реформы, под которыми тут имеют в виду демократизацию общества и его национальную эмансипацию, рассматриваются курдскими активистами именно в качестве предпосылки для преодоления глубокого экономического и социального кризиса. Заинтересованность в этом выказывает и слабая пока курдская буржуазия, заигрывающая с радикальными движениями соплеменников. В то время как турецкие и курдские левые спорят между собой относительно необходимости переходного буржуазно-демократического этапа на пути к социалистическому Курдистану.

–  Мы ничего не решаем в своей стране. Сейчас турецкое правительство строит гидроузел на Тигре. Это подорвет экологию региона и уничтожит древний Хасанкейф – продолжает свой рассказ Амин Селим. – но Анкара не реагирует на массовые протесты, а жителей курдских деревень выселяют жандармы, в ходе настоящих военных операций.  

Экономическая дискриминация региона органично сочетается с политическими репрессиями против курдских активистов. Членство в нелегальных политических группах карается длительными тюремными сроками, и бурная политическая жизнь Турецкого Курдистана по прежнему проходит в подполье  – а курдские оппозиционные сайты старательно блокируются по всей территории страны. Получая координаты курдского активиста от товарищей в Стамбуле мы с Шапиновым должны были наизусть выучить его имя – чтобы в случае обыска полиция не нашла его координаты в наших бумагах.

Хорошо вооруженные жандармы проверяют документы у всех курдов, проезжающих по приграничным дорогам, наставив пулемет на автобусы и такси. Во время Месопотамского форума истребители турецких ВВС демонстративно преодолевали звуковой барьер низко над кварталами Диярбакыра – запугивая увлеченных игрой в демократию обывателей.

Несмотря на перемирия, партизанская борьба по-прежнему тлеет в этом крае, и турецкое правительство не имеет полного контроля над горной провинцией Хаккари, где расположены партизанские базы подконтрольной РПК «Армии освобождения народов Курдистана» и других повстанческих групп. Как шутят в Турции, каждая левая группировка считает нужным иметь в курдских горах свой собственный вооруженный отряд.

Курдистан ждет нового витка гражданской войны, материалом для которой послужит подрастающая безработная молодежь – и это напряжение прорывается наружу кровавыми инцидентами. За несколько дней до открытия форума, на муниципальных выборах в селе возле Диярбакыра произошла перестрелка между политическими группировками курдов, забравшая жизни нескольких человек.

А в начале октября либеральные турецкие газеты обнародовали скандальную информацию о курдской девочке, случайно убитой в горах во время армейской операции. Эта новость символически вышла одновременно с некрологами на смерть отставного турецкого генерала. Боевики-маоисты казнили его за преступления во время диктатуры начала восьмидесятых годов, когда были убиты и арестованы тысячи жителей Курдистана.

Месопотамский социальный форум завершала еще одна акция уличного протеста. Несколько сот курдских женщин с зажженными факелами прошлись под барабанный бой по ночным улицам Диярбакыра – и каждая из них улюлюкала, точно так же, как кричат в турецких фильмах атакующие башибузуки. Полиция блокировала им путь в разных местах, но женщины сворачивали в переулки, блокируя движение в центральной части курдского города.

Мужчины вначале шли рядом, по тротуарам – но затем все смешались в одну шумную толпу, которую поддерживали криками с балконов и окон. Вернувшись на форум, участники митинга, принялись танцевать курдские танцы, больше похожие на суфийский зикр, под живую музыку местных ансамблей.

«Несомненно существование национального движения среди курдов. Во что и как выльется это движение, во главе которого, по-видимому, постараются встать предводители главнейших курдских племен, сказать трудно. Но, поскольку речь идет о сохранении курдов от поглощения турками, и политические соображения, и самая простая справедливость за то, чтобы курдам была дана полная свобода», – писал в XIX веке востоковед Владимир Минорский.

История курдского народа представляет собой с тех пор сплошную череду потопленных в крови восстаний против Османской империи, Турецкой республики, иранского шаха и арабского правительства в Багдаде. Ее символически отражают в себе каменные барельефы на старой мечети в Диярбакыре – где хищные львы прыгают на спину обреченным на смерть животным.

Между тем, курдский вопрос давно стал оселком для самой Турции. Политика национальной дискриминации курдов заложена в основу созданной Мустафой Кемалем Турецкой республики – с ее псевдодемократической системой, основанной на эксплуатации социальных низов и жестком подавлении национальных меньшинств.

Демократизация самого турецкого общества, до сих пор полузадавленного военно-полицейским режимом, невозможна без демократического решения «курдского вопроса». Его решение невозможно без политической и социальной борьбы в масштабах всей Турции и в самом Курдистане.

Только она может дать освобождение этой стране приветливых людей и веселых детей, каждый из которых – сама жизнь, сжатая в возможностях своего развития. 

Курдский Ирак: две страны в одной

Месопотамская низменность, если смотреть на нее с высоты города Мардин, похожа на море – кажется, что под ногами лежит половина Сирии, над которой как бы нависает этот приграничный город. Ночью, со стороны равнины, его огни видны за десятки километров, как сияющая шапка на вершине горы, где стоят радары турецких военных.

Путь к Ираку лежит отсюда вдоль сирийской границы, по северному краю арабского мира. Трасса Е90 «Лиссабон-Ирак» минует затерянный во времени город Нусейбин, центр несторианской и сиро-яковитской конфессий, в котором родился Ефрем Сирин. Колючая проволока и пограничная полоса проходят прямо по его древним памятникам.

Ближе к иракской границе все чаще встречаются укрепленные бронетехникой блокпосты армейских жандармов, а процедура проверки документов является здесь обычным делом. Регион Юго-Восточной Анатолии, как стыдливо называют в Турции северный Курдистан, традиционно служит базой для вооруженного курдского подполья.

Пассажирский транспорт не ходит в Ирак десятки лет, как минимум со времен ирано-иракской войны – но кое-кто говорит, что рейсовые автобусы не ходили туда никогда. В Сизри или в Салопи надо ловить такси, объясняясь языком жестов и минимумом турецких слов. Граница проходит в долине реки Хабур, которая впадает неподалеку  в Тигр. По обе ее стороны, в живописных горах, словно прорисованных тонкой кистью по рисовой бумаге неба, живут курды – так что эту границу правильнее было бы называть «курдско-курдской».

Пограничный переход, который вызывает приступы вдохновения у российских путешественников, впечатляет многокилометровой колонной грузовых автомобилей – по обе стороны от границы. Они везут в разрушенный войной Ирак продовольствие и товары, и завозят обратно в Турцию дешевый бензин. Взрывы на проходящем здесь нефтепроводе Киркук-Джейхан обеспечивали стабильность этого бизнеса.

Турецкие пограничники по шурупам разбирают некоторые иракские машины в поисках оружия или наркотиков, сканируя их миноискателями. А таксисты дают взятки и ссорятся за право скорее проехать через КПП. Уже после него, на нейтральном мосту через Хабур, нашу машину задержали у турецкой танкетки

– Зачем вы едете в Ирак? Это весьма опасно, – риторически спросил на английском турецкий офицер. И, выслушав очевидно не убедившие его объяснения, закончил досмотр словами: – Держитесь подальше от бомб.

Курдские солдаты на таможенном посту «Ибрагим Халиль» отправили нас мерить температуру с помощью лазерного термометра – кое-как, на слух, записав наши имена. Эта забавная для европейцев процедура очень логична для страны с хронической нехваткой лекарств, где на каждую общину приходится едва ли один квалифицированный врач.

Таможня отличалась демократизмом, приятно напомнившим мне Ливан – несколько курдов без проволочек проверяли документы у пьющих чай водителей, передавая их по цепочке из рук в руки. На КПП почти не было женщин, а на стенах висели неизбежные портреты президента Масуда Барзани и его отца, шейха Мустафы.

Над таможней лениво трепыхалось знамя Ирака в его седьмой по счету версии, без трех звезд парии БААС: символов «свободы, единства, социализма». Рядом висел «alay rengîn», «красочный флаг» курдов – с золотым солнцем, старым символом огнепоклонников. Камуфляжные ополченцы выдали нам паспорта со штампами: «Республика Ирак – Регион Курдистан».

Но настоящие хозяева этой страны с очевидностью находились на военной базе армии США, прямо у въезда на пункт «Ибрагим Халиль». Два вертолета «Апач» как раз заходили туда на посадку, а в небе летел робот-беспилотник, очерчивая в облаках патрулируемую им границу Ирака.

Автобусы не ходят и в самом курдском Ираке. Мы взяли такси в пограничном городе Захо, и ехали на нем через безжизненные горы, обгоняя караваны бензовозов. Дахук – столица одной из трех провинций Иракского Курдистана – укрылся под скалой, на которой выложен гигантский флаг автономии.

Город представляет собой хаотичное скопище отстроенных после войны бетонных домов с солнечными батареями и дизельными генераторами на крышах. Часто такие здания стоят отдельными группами – это значит, что в них живут выходцы из одного курдского клана.

Большинство курдов на севере Ирака входят в состав знаменитого племенного союза Барзан, которым руководят шейхи суфийского ордена Накшбанди. Именно они встали во главе череды восстаний за независимость Курдистана – против Турции, Великобритании, иранского шаха и арабских властей в Багдаде.

История семьи Барзани является историей освободительного движения иракских курдов.

В начале ХХ века шейх Абдель-Салям II разделил общинные земли поровну между всеми членами племени, взяв себе надел рядового общинника. Веротерпимость суфиев привела к тому, что в племя Барзан вступили общины христиан-ассирийцев. Преданные Абдель-Саляму воины, прозванные «диванна» — «безумцы» – за безудержную храбрость в бою, подняли восстание против турецкой администрации.

Потерпев поражение, шейх бежал в Россию, а потом вернулся и был повешен в Мосуле. Его брат, Ахмед Барзани, выступил затем против британских оккупационных войск. Восстание быстро охватило весь регион, и после гибели английского комиссара королевская авиация разбомбила родовые села племени Барзан.

"Пасынки истории", как назвал курдов академик Марр, отказывались сдаваться. Третий из братьев, Мустафа Барзани, продолжил боевые действия против иракской армии и англичан. В 1946 году он становится главнокомандующим войсками Курдской Народной республики, провозглашенной в иранском Мехабаде при плохо скрытой поддержке СССР.

В это же время шейха Мустафу заочно избрали председателем Демократической партии Курдистана, образованной слиянием левых организаций: «Освобождение курдов» – «Рызгари курд», и «Революция» – «Шорш».

Курдский литератор Ибрагим Ахмед ввел в ее программу тезис о руководящей роли марксизма-ленинизма. Он также предложил название «пешмерга» – «смотрящие в лицо смерти» – под которыми вскоре стали известные вооруженные отряды Демократической партии, лично подконтрольные Барзани.

После крушения Мехабадской республики, оставшейся в памяти курдов благодаря практике социальных реформ, Мустафа Барзани уводит своих «пешмерга» в СССР – где их депортировали на территорию Узбекистана.

– Там жили девять моих родственников. Один был коммунистом – мы его звали «Красный Джамаль», – вспоминал почтенный курд, у которого мы остановились в Дахуке. Он был несказанно удивлен, когда Виктор Шапинов попросил передать привет его красной родне от коммунистов бывшего СССР.

Со смертью Сталина Барзани переехал из Ташкента в Москву, где после встречи с Хрущевым, поступил в Военную Академию имени Фрунзе – под псевдонимом «товарищ Мамедов». Советские специалисты готовили из его людей отряд для диверсий на нефтепроводах Ближнего Востока, на случай новой мировой войны. В 1958 году, после победы Иракской революции, Мустафа возвращается в Курдистан, выдвинув лозунги автономии и аграрной реформы.

Несколько лет сотрудничества с революционным правительством в Багдаде закончились после его крена в сторону арабского национализма. Иракские войска входят в курдские города, и в 1961 году двадцатитысячная армия «пешмерга», вооруженная закупленными на советские деньги оружием, поднимает Сентябрьское восстание, которое переросло в многолетнюю гражданскую войну между курдами и арабами. Освобожденная территория Курдистана перешла под управление Совета Революционного Командования под председательством Мустафы Барзани.

Этот повстанческий парламент состоял из избранных «народных представителей» от Демократической партии и отрядов «пешмерга», и имел квоты для национальных меньшинств. В него вошли два ассирийца, два халдея, туркоман и командир «Коммунистического батальона» – араб.

После нескольких лет войны шейх Барзани изгоняет из партии ее «правую» и «левую» фракции, открыто опираясь на племенную верхушку. А в 1972 году, когда Саддам Хусейн заключил договор о дружбе и сотрудничестве с СССР, курды начали получать финансовую поддержу США.

Вскоре Саддам в одностороннем порядке объявил о создании курдского автономного региона, исключив из его границ нефтеносных район Киркука и курдские земли возле Мосула. Нынешний Федеральный Регион Курдистан в целом продолжает оставаться в границах этой, куцей саддамовской автономии. Спорные территории подверглись этническим чисткам и интенсивной арабизации. Она особенно усилилась после поражения курдского восстания – когда Саддам заключил мир с поддерживавшим курдов Ираном.

Преданные всеми «пешмерга» отступили в горы, а смертельно больной «товарищ Мамедов» – шейх Мустафа Барзани – закончил свою удивительную жизнь в одной из больниц Вашингтона. Через несколько лет после его смерти восемь тысяч мужчин племени Барзан в возрасте от шестнадцати лет были вывезены из родных сел и казнены.

Сын шейха, Масуд Барзани, унаследовал от отца председательский пост в Демократической партии. В 1991 году, с началом войны в Персидском заливе, подконтрольные ему «пешмерга» заняли территорию Иракского Курдистана, но столкнулись там с боевиками другой курдской партии – Патриотического союза Курдистана, официально входящей в Социнтерн. Ее возглавлял влиятельный племенной лидер Джаляль Талабани.

В свое время он был видным полевым командиром Демократической партии – но затем порвал с кланом Барзани, и основал собственную структуру на основе Марксистско-ленинской лиги Курдистана («Комала») и Социалистического движения Курдистана.

В отличие от Барзани, опиравшегося на курдские кланы провинций Дахук и Эрбиль, талабанисты имели поддержку в подконтрольной им провинции Сулеймания. В самой провинции Дахук начались столкновения между сторонниками Барзани и боевиками Курдской Рабочей партии Абдуллы Оджалана, которые обустроили здесь свою тыловую базу.

Лишь после четырех лет гражданской войны, под нажимом со стороны США, сторонники Барзани и Талабани согласились на перемирие, сформировав в 2006 году единое правительство автономии. Масуд Барзани стал президентом автономного Курдистана, поставив во главе кабинета своего родного племянника. Тогда как Джаляль Талабани получил в качестве синекуры почетный, но маловлиятельный пост президента Иракской Республики. «Два курда поделили Ирак» – говорят об этом сейчас арабские националисты.

Боевики- «пешмерга» являются сегодня основой вооруженных сил автономии. Тогда как «Парастин», партийная разведка барзанистов, выполняет роль курдской спецслужбы. Солдаты патрулируют города Северного Ирака, охраняя административные здания и офисы Демократической партии от терактов суннитских исламских боевиков. «Пешмерга» старшего возраста часто одеты в традиционную курдскую одежду.

Они ходят в просторных шароварах и халате цвета хаки, затянутых поясом-кушаком, с пестрыми платками, повязанными на головах – хотя молодые курды явно предпочитают одеваться на европейский манер. Старики с неизменными четками в руках, застенчиво, но с большим достоинством, позволяли фотографировать себя – даже немного краснея от удовольствия.  А курдские дети в Ираке ни разу не попросили у иностранцев милостыни, разительно отличаясь в этом от своих сверстников в Северном Курдистане.

Уличная жизнь Дахука выглядит вполне мирной, несмотря на обилие вооруженных людей в форме, которую можно купить за динары на местном базаре. Здесь расположены целые ряды «милитаристского» товара на любой вкус – куча военной униформы, развешанной на солдатах-манекенах, прекрасная полевая оптика по смешным ценам, шевроны и нашивки американских и курдских войск.

Все новое и американское – как будто только что своровано с военных складов США. Курды роются во всем этом как покупатели белья где-нибудь на наших блошиных рынках.

Власти пытаются украсить центр Дахука доступными им средствами – бетонные заборы вдоль главной улицы расцвечены яркими граффити с сюжетами из курдской мифологии  и историческими сценами борьбы «пешмерга». В центре города возвышается недавно отстроенная церковь ассирийцев-несториан.

Всего в пятидесяти километрах от Дохука, возле города Мосул, некогда располагалась древняя Ниневия, легендарная столица беспощадной империи Ассирии. Мосул считается самым «стабильно опасным» регионом во всем Ираке. Здесь продолжается противостояние между курдами и арабами-суннитами, во главе которых стоят ушедшие в подполье саддамовские офицеры.

–  Мосул негласно контролирует партия БААС. Об этом известном всем, и американцем, конечно, тоже. Но ситуация не меняется. Референдум о включении Мосула и Киркука в состав Курдистана так и не состоялся. Конечно, мы можем взять эти регионы силой, но мы бы этого не хотели, – рассказывал нам доктор Дауд Атруши, вице-президент Дахукского университета.

– Надо понимать, что эти территории подверглись масштабным этническим чисткам. Сотни тысяч курдов были убиты, изгнаны, заключены в концлагеря, села снесли бульдозерами. Как видите, мы до сих пор не перешли к мирной экономике. Разрушено все, даже сельское хозяйство – целые поселения уничтожали с помощью бомб и химического оружия, так что даже продукты питания завозятся сейчас из-за границы. Не развита промышленность, коммунальная сфера, нет транспорта, повсюду хаос бесконтрольного строительства, – перечислял он очевидные проблемы автономного региона.

Действительно – нам встретилось только два вида продукции иракского производства: пряный кетчуп для гамбургеров – очень странный для мест, где веками господствуют кебабы и шашлыки, – а также финиковая водка-ракы производства «Мodern Сhemical Industries co».

Деиндустриализованный, разрушенный Ирак полностью зависит сегодня от поставок импортных товаров. Местные жители живут за счет контрабанды и торговли, работая на американских базах и в автомастерских, крайне необходимых в условиях здешних дорог. Массовая безработица среди молодежи, о которой тоже упоминал доктор Дауд, является типичной для зависимых и милитаризованных регионов – что-то подобное можно наблюдать в Косово. Хотя курдские подростки могут получать бесплатное образование за счет государства.

Дахук является самой бедной из трех курдских провинций. Согласно данным Министерства статистики и информационных технологий Ирака, уровень жизни десяти процентов населяющих его курдов опустился ниже прожиточного минимума в 76 896 иракских динаров – что составляет около 66 долларов в месяц.

Безнадежность социального кризиса усугубляется очевидной политической зависимостью от США. После нескольких дежурных слов благодарности в адрес американской армии, Дауд Артуши с обычной здесь прямотой признал, что американская администрация контролирует автономный регион Иракского Курдистана.

Было очевидно – суть колониальной политики США состоит в том, чтобы поддерживать конфликты между курдами, суннитами и шиитами, обеспечивая себе роль военного и политического арбитра.

Фракционное противостояние сторонников Барзани и Талабани вынуждает вчерашних курдских партизан соревноваться за экономическую поддержку США. Тогда как Единый Курдистан – государство для десятков миллионов курдов, разделенных границами и враждующими между собой кланами – пока существует только на карте.

Ее специально содрали для нас с деревянного щита на уличной лавке в Дахуке, где торгуют книгами на курдском и новоарамейском языках. Если бы эту карту нашли на турецкой таможне, нас просто не пустили бы обратно.

На обратном пути мы наблюдали, как взятка в десять долларов, именуемая волшебным словом «бакшиш», устраняет у таможенников интерес к содержимому багажника такси.

– Тра-та-та-та! – улыбаясь, сказал, показывая на нас, какой-то курд, имитируя руками стрельбу из автомата. Здесь уверены: сейчас из Ирака едут только европейцы-наемники. Мы въехали в Турцию, и после Южного Курдистана, пестрого от яркой курдской символики, было очень странно осваиваться в стране, где власть преследует само слово «Курдистан».

Стало понятно, как много значит для этого народа его зависимая автономия на куске иракской земли, оплаченная кровью повстанцев-«пешмерга», гибнувших по воле иностранных лидеров и местных вождей.

Но также было ясно другое. Всем курдам, живущим по все стороны от границы, еще только предстоит обрести реальную независимость, невозможную без демократической власти народных масс. 

Андрей Манчук

Фото: Андрей Манчук, Виктор Шапинов

Читайте по теме:

Андрей Манчук. «Хасанкейф. Град обреченный»

Андрей Манчук, Дмитрий Колесник. Интервью с группой «Bandista»

Андрей Манчук. «Ближний Восток. Близко ли война?»