Три встречи с Чавесом

«Чавес ушел». Я написал это в своем блоге, и только потом понял двусмысленность этих слов. В августе 2005-го года, когда мы прилетели в Каракас, этот город на каждом шагу распевал куплеты популярной песенки, с припевом «Chavez no se va!» – «Чавес не уйдет!». Предвыборный лозунг сторонников президента стал лозунгом всего разношерстного массового народного движения, которое персонифицировала в себе личность этого человека. Этот лозунг выкрикивали даже говорящие венесуэльские попугаи. Его писали на стенах бедных кварталов, которые ласточкиными гнездами лепятся на горные склоны. Его повторяли на митингах, собраниях и концертах, – и, что гораздо важнее, его часто произносили люди, с которыми мы общались в те дни.

Нам было понятно, что значили для них эти слова. Те, кто говорил: «Чавес не уйдет», видели в этом лозунге гарантию необратимости социально-экономических процессов, получивших известность под названием «боливарианская революция» – гарантию того, что реформы, которые в корне изменили жизнь миллионов граждан этой страны, не будут свернуты, и, что самое главное – получат свое дальнейшее продолжение.

Суть популярности Чавеса заключалась именно в этом – а вовсе не в его пресловутой харизме или в его действительно выдающихся качествах политического бойца. Несмотря на множество ошибок и бюрократических глупостей, его правительство сделало главное – на деле перераспределило нефтяные доходы в пользу большинства граждан Венесуэлы, создав базис для реализации своей программы, невзирая на ожесточенное сопротивление элит. Социальные реформы, которые обещал Чавес, не остались предвыборными лозунгами, как это обычно бывает в современной политике. Это было видно на каждом шагу – и в трущобных городских районах, где прокладывали водопровод и проводили подъемники-фуникулеры, открывали бесплатные медпункты, школы, культурные центры, магазины дешевых продуктов и интернет-кафе; и в сельской местности, где мы встречали получивших земельные наделы крестьян, которые ставили фото президента рядом с четками и распятием. Именно поэтому, в апреле 2002 года, когда правые путчисты арестовали Чавеса, отстранив от власти его правительство, миллионы людей вышли на улицы Каракаса – чтобы сказать этим то же самое: «Чавес не уйдет».

Мы видели, как сотрудники «Mision cultura» раздают гражданам книги, напечатанные миллионными тиражами – «Дон Кихот» и другие. Мы спали на железных койках в только что построенных «социальных домах», зная, что это жилье для жителей самодельных трущобных бараков. Эти люди уже вселялись в такие же соседние дома, где накануне отпраздновала новоселье целая коммуна бывших городских партизан-«тупамарос», которые ездили по ночам на грузовиках, выкрикивая речевки и размахивая своими красно-черными флагами. Мы были оглушены и ошеломлены – прибыв из страны, где одураченные политиками массы послушно разыгрывали опереточный фарс Майдана, мы увидели, то, что действительно заслуживало названия «революция» – зримые практические преобразования в области социально-экономической, общественной и культурной жизни, которые осуществлялись за счет низовой активности граждан, согласно базовым принципам боливарианской конституции 1999 года. То, что казалось издалека «половинчатыми реформами», которые язвительно поругивали маргинальные пикейные жилеты в нашем постсоветском левом мирке, на поверку оказалось масштабным, захватывающим дух процессом – пускай и полным неизбежных противоречий, не всегда описанных в правильных схемах правильных книг.

«Действительное движение, которое уничтожает теперешнее состояние» – эти слова из «Немецкой идеологии» то и дело вспоминались мне в Венесуэле. Чавес был символом этого движения – и будет уместно процитировать то, что я писал тогда в 2005 году, после той памятной ночи, когда мы впервые увидели этого человека, на плече которого мирно отдыхала его утомленная суматохой дочка.  

«В небе – первые звезды. Барриос на окрестных холмах зажгли тысячи своих огоньков, и по Фуэрте-Тиуна прокатился вздох: Чавес! Человек в красной рубахе приветственно махал нам рукой. «Chavez no se va!» – скандировали тысячи молодых людей – а он и не думал уходить. Едва площадь прекратила свое движение, Чавес взял микрофон, чтобы произнести речь – взгляд через призму последних шестидесяти лет истории человечества, после атомного взрыва в Хиросиме, юбилейная дата которого пришлась как раз на этот день.

«Не слишком ли много мы говорим о Чавесе?» – спросил перед этим один из нашей делегации. Не только он – мы все ждали другого. Мы ждали протокольную речь с дежурными лозунгами и приветственной фразой. И это действительно было в выступлении, которое тут же, сохраняя все его эмоции и интонации, переводил Василий Терещук. Но здесь же были мысли и чувства, несовместимые с привычным стереотипом обличенного властью политика. Несмотря на ораторскую риторику, эта речь не казалась фальшивой и не была таковой. Чавес не был карикатурным вождем, раскрашенным божком, каким, без злого умысла, представляют его индейские производители сувениров. И даже «товарищ президент» – не совсем то, кем был он для нас в этот момент. Чавес являлся частью, очень важной частью движения по изменению существующего миропорядка, которое осознавало себя в произнесенных им словах. Кто еще мог выбить из людей разных стран слезы словами о крушении СССР – «холод прошел по спине всего мира. Погибло много огней, много надежд»? И кто мог тут же дать им надежду на то, что капитализм не одержит победу, что остановить их по силам тем, кто собрались на этой площади, и их собратьям во всем мире? Веру в то, что «социализм – единственный и необходимый путь», и его задача – «завоевать весь мир». 

Как раз накануне фестиваля кардинал Розалио Кастильо призвал подвергнуть экзорцизму «одержимого социализмом президента». Отвечая ему в радиопрограмме, Чавес назвал капитализм адом, используя свою любимую легенду о народном певце Флорентино, хитростью перепевшем на состязании самого дьявола. 

Чавес – редкое сочетание качеств Ахилла и Одиссея, Дон Кихота и Санчо Пансы, Уленшпигеля и Ламме Гудзака. Роль этого невозможного, сильного, расчетливого, обаятельного человека огромна – перед вами воплощенный субъективный фактор революционных процессов. Но разговор о культе личности, пожалуй, нигде не был бы столь неуместным, как в Венесуэле, пропитанной образом команданте Уго. Именно он принял конституцию, позволившую вовлечь в управление страной массы людей, которых ранее не выпускали за порог гетто. И больше того – сумел добиться, чтобы она начала воплощаться в жизнь. Популярность Чавеса основана не на страхе – на освобождении от страхов.

Не стоит говорить о «феномене Чавеса». Он не стяжал популярность привычным путем политика – через послушные СМИ, поскольку до недавнего времени все они находились в руках у его врагов. Нет, он стал популярным вопреки газетам и телеканалам. Он не был заурядным президентом-гориллой на армейских штыках, и выполняет формальные нормы демократической законности едва ли не более точно, чем кто-либо из его предшественников-«демократов». Но нет ничего более глупого, чем призывы видеть в его карьере образец «мирного пути» к новому обществу. Биография политика-Чавеса началась вооруженным выступлением 4 февраля 1992 года. После его провала, он сдался в обмен на право обратиться к народу в прямом эфире, и за три года тюремного заключения стал самым популярным человеком в стране. Решительность действий Чавеса, в сочетании с расчетливой политической стратегией, почерпнутой скорей в революционных книжках, чем на лекциях в академии, позволили ему предотвратить свое поражение в конечную победу – а потом выстоять во время военного путча.

«Долой капитализм! Долой империализм! Да здравствует социализм! Да здравствует свобода! Прекрасной вам ночи!». Лозунги, которыми завершал свою речь Чавес, имели совсем иное значение, в сравнении с пустой фразой ораторов наших пленумов. Они имели значение, политический вес, предающий им материальный характер. Они звучали как вызов тем, кто правит этим миром сегодня. Эти слова, пока бесплодные на нашей земле, выглядели здесь реальной и неизбежной исторической перспективой».

Спустя год мы вновь слушали Чавеса – на встрече латиноамериканской солидарности в Вене, где он выступал вместе с Эво Моралесом и представителями крестьянских движений Бразилии и Аргентины. Ныне покойный Кива Майданник, выдающийся левый латиноамериканист, говорил нам о том, что Чавес изначально стремился предать венесуэльской революции характер международного процесса, сделав это принципом своей внешней политики. За считанные годы это позволило полностью изменить политическую карту Латинской Америки. Венесуэла, которая прежде была традиционно отсталой, всегда зависимой, глубоко провинциальной страной, превратилась в страну-символ и ориентир, выказывая всемирно-историческое значение событий, происходивших там в эти годы.

Потом Чавес выступил перед левой студенческой молодежью, в бывшем цеху одного из венских заводов, вместе с Алейдой Гевара – дочерью Че. Прекрасно чувствуя аудиторию, он говорил здесь не так, как в Каракасе, несколько сбавив градус эмоций. И часто ссылался на Маркса, Ленина, Хо Ши Мина и Мао Цзе-Дуна. Чавес сделал темой своей речи известную дилемму Розы Люксембург. «Социализм или варварство». Что выберет в итоге наше человечество? – спрашивал вслед за ней боливарианский президент. Заканчивая митинг, он взял один из наших самодельных флагов, и долго размахивал им с трибуны – а в конце встречи с неподдельным энтузиазмом пел «Интернационал».

Последний раз мы видели Чавеса в Киеве, в октябре 2010 года, во время его единственного визита в Украину, куда он попал проездом, всего на один день, вместе с его нынешним преемником Николасом Мадуро. Пока украинские журналисты ожидали его в ангаре, президент Венесуэлы осматривал производство, внимательно слушая комментарии генерального конструктора Дмитрия Кивы. Несмотря на заметное беспокойство охраны, Чавес обошел работающие цеха, так что его свите приходилось протискиваться между агрегатов, стараясь не наступить на трубы и не споткнуться о кабеля. Здороваясь с рабочими, он часто уточнял у переводчика те или иные технические моменты, особо интересуясь тем, где производятся детали для самолетов Антонова – в Украине, или на предприятиях других стран?

Гигантский самолет «Руслан» произвел на Чавеса огромное впечатление. Он пробежался по его железному нутру, с изумлением разводя вширь руками – чтобы подчеркнуть необъятные размеры этой машины. Чуть позже, когда подошли журналисты, и мой друг Денис задал Чавесу вопрос о перспективах революционных изменений для Украины, он получил от него следующий ответ: «Боливарианская революция позволила Венесуэле научиться ходить на собственных ногах. После того, как мы были колонией, мы обрели свою независимость. Украине также надо научиться ходить на собственных ногах. У нее они есть», – подчеркнул Чавес, показывая рукой в сторону «Руслана».

Даже его личная борьба со смертью стала актом политической борьбы, за которой следили миллионы людей. Первый курс лечения оказался достаточно удачным, частично вернув Чавесу его былую работоспособность. Однако впереди была избирательная кампания с ее физической и эмоциональной нагрузкой – множество встреч и маршей, множество вызовов и проблем, требовавших немедленного решения. Чавес вновь получил поддержку большинства граждан – что в этих условиях означало символическую поддержку всего его политического курса в течение четырнадцати минувших лет. На избирательных участках стояли очереди – люди шли голосовать за смертельно больного и надоевшего многим президента, по-прежнему считая его гарантом социальных достижений боливарианской эпохи. Но напряжение, которым была добыта эта победа, фактически, не оставило Чавесу возможности преодолеть вернувшуюся болезнь.

О Чавесе скажут еще очень много – ожесточенная пропагандистская борьба вокруг этой фигуры будет продолжаться и после его смерти. Но важно напомнить о главном – его революция пришлась на время контрреволюций. Она началась в конце девяностых, после всемирного краха советской системы, в самый разгар триумфального наступления неолиберального капитализма. Нам объявили, что история кончилась, и отныне она будет сводиться к форсированным рыночным реформам и бомбовым ударам авианосных соединений. И в этот момент, в нефтяной стране Западного полушария, традиционно зависимой от имперской митрополии, неожиданно для всех начались обратные процессы антикапиталистической эмансипации. Чавес проводил их в жизнь настолько последовательно, насколько это было возможно в его ситуации – несмотря на постоянное давление внутри и извне страны, масштабы которого вряд ли представляет себе большинство спорящих о нем людей. Он действовал в исключительно неблагоприятных условиях, но добился в них несравнимо больше достижений, чем кто бы то ни было из других левых с начала девяностых годов. И эти реальные достижения, которые, наверняка покажутся кому-то со стороны недостаточно значительными на фоне великих революций былых времен, были достигнуты через непрерывную жесткую борьбу, в обстоятельствах, которые не приходилось выбирать президенту Венесуэлы.  

Конечно, Чавес заслуживал критики – от недостатка которой он, впрочем, никогда не страдал, поскольку мировые СМИ методично пеняли ему за любую мелочь, которую они без проблем простили бы настоящему диктатору (каковых хватало в истории Венесуэлы). Но отношение к этому человеку и его реформам является тем оселком, который позволяет отличить пустую и пафосную радикальную фразу от анализа сложного генезиса революции, которая каждый раз идет новым путем, полным ошибок, компромиссов, предательств и неудач – а ветер истории всегда дует ей не в спину, а прямо в лицо. И только такой анализ дает возможность изучать и перенимать действительный практический опыт преобразования общества, накопленного за время осуществления «боливарианского проекта» – с тем, чтобы не забывать об этих «pros and cons» во время революционных выступлений будущего.

Смерть Чавеса будет для этого проекта главным испытанием – ведь гипертрофированное политическое значение его личности всегда было самой главной слабостью этой революции. Николас Мадуро, бывший профсоюзный активист и человек социалистических убеждений, должен будет выстоять перед всесторонним наступлением реакционеров – в широком спектре от правых боевиков до «боливарианских» бюрократов, – которые будут стремиться всеми способами отстранить от власти чавистов, или же выхолостить реальное содержание реформ, оставив от них лишь лозунги и плакаты.

Решающее слово в этой борьбе будет принадлежать массам, которые всегда выступали главной опорой покойного президента. Во время поездки в Венесуэлу мы сфотографировали там политическое граффити с надписью: «Если Чавеса убьют, он вернется миллионами». Ближайшее время покажет – если четырнадцать лет революционной практики принесли свои результаты, венесуэльская революция сможет защитить свои завоевания, чтобы пойти дальше.

И тогда можно будет повторить слова, звучавшие над Каракасом той прекрасной, памятной для нас летней ночью – «Chavez no se va!». Чавес не уйдет.

Андрей Манчук

Фото Николая Спорика и автора

Читайте по теме:

The Economist. Последний бой Чавеса

Андрей Манчук. Почему у Чавеса получилось?

Дмитрий Штраус. Венесуэла. Преступность и пропаганда

Джо Емерсберг, Джеб Спрег. «Венесуэла. Террор крупных землевладельцев»

Дмитрий Штраус. «О Чавесе и «нарциссизм-ленинизме»