За что я вас ненавижу

«Реставрация капитализма в России создала бы химически-чистую культуру русского компрадорства, с «политически-правовыми» предпосылками деникински-чанкайшистского образца. Все это было бы, конечно, и с богом и со славянской вязью, т. е. со всем тем, что нужно душегубам для «души».

Лев Троцкий. «Преданная революция»

Мой младший сын прочёл «Хаджи-Мурата». Книжку с «кавказскими» повестями Толстого взял в библиотеке, книжка современного издания; серия, кажется, так и называется – «Школьная библиотека». Я тоже полистала, ещё раз вчуже зауважала Толстого – не самого, прямо скажем, любимого мною писателя, прочла предисловие. К сожалению, книжка уже сдана, автора предисловия не помню (возможно, попрошу ребёнка взять книгу снова). Однако, оно произвело на меня в чём-то не меньшее впечатление, чем сама повесть. Его автор, слава богу, не связанный рабским поклонением классикам, пожурил Толстого за пагубное пристрастие к взглядам Руссо и частичное отпадение от православия, приведшее писателя к «покушению на сами основы русской жизни». И разоблачил перед школьниками его пагубные антигосударственные заблуждения.

Впрочем, автор строг, но справедлив – в оправдание писателю он приводит факты его военной биографии. Мол, несмотря на все эти опасные глупости (впрочем, проявившиеся позже), тот по жизни исправно «защищал жизненные интересы российского государства» на Кавказе, завоёвывая непокорные народы. То есть, хотя бы на каком-то этапе своей жизни честно исполнял свой долг христианина и патриота (что, впрочем, одно и то же).

Но не в этом главное. Всё это так сказать, общие соображения, не слишком, прямо скажем, оригинальные в наше время. Перелистнув несколько страниц, я, наконец, дошла до трактовки собственно повести. Видимо, автор даже не предположил, что на школьника произведёт тягостное или хотя бы отчасти задумчивое впечатление сцена разорения русскими войсками чеченского аула, убийства детей, реакция чеченцев и т.д. Ну, известное дело, «чёрные» они и есть «чёрные», чего уж тут. Кто будет проникаться ихними чувствами и потерями – или хотя бы брезгливыми ощущениями по отношению к действиям «своих» русских войск? Достаточно строго доложить, что усмирение «дикарей» и присоединение их земель было в интересах русского государства – то есть, русского народа: приказ государя, долг присяги, благословение церкви и так далее.

А вот описание страшной в своей безысходной и тоскливой обыденности мучительной смерти солдата, забритого в рекруты из крепостных крестьян, в бессмысленной и бесславной, к тому же насквозь лживой бойне, его остекленевших от боли глаз и шрамов от розг на заднице; описание бедствий его семьи, особенно в сочетании с балами, приёмами и карточными хлопотами его хозяев-командиров, не говоря о главном хозяине – царе, – это, видимо подумал наш критик, может вызвать некоторый баттхерт у юного читателя. Толстой, поясняет критик, слаб был в православии, и не учёл, что все люди от природы грешны, а земля – юдоль скорби. И эти грехи искупают в трудах ратных и прочих, под пулевым огнём и розгами начальства своим покорным и безропотным страданием. А государство, царь, и всяческие благословенные святой православной церковью на это дело хозяева, делают благое недоступное его уму дело, не давая прозябать в лености, сдавая его в солдаты, посылая воевать Кавказ или прогоняя сквозь строй; обустраивая православный порядок на вверенных территориях и спасая его душу от грехов и соблазнов.

Так что нечего и вообще прямо недостойно интеллигентного человека им в рот смотреть и ихних баб считать. Как Шариков какой, ей богу! А ещё писатель. А вот простые-то люди, без этих глупостей, командиров своих не рассуждая любили, в атаку за них шли добровольно, страдания принимали с покорностью, смирением и достоинством, а по царю «суровому, но справедливому» Николаю Палкину, значит, сильно плакали, когда тот преставился, наконец. Так и написано – «суровому, но справедливому».

Я к чему это всё говорю. Мне кажется, политическая обстановка в нашей стране сейчас несколько изменилась. Нет, капитализм не стал более или менее живодёрским – а мучений, страданий и бедствий, выпавших на долю населения, пожалуй, даже и меньше, чем в 90-е годы – если тут, разумеется, уместен такой сравнительный анализ. Отчасти, дело, наверное, и в том, что всё, что можно было разворовать и награбить, уже разворовано и награблено, а многие из тех, кому было предназначено умереть, умерли. Впрочем, это проблемный вопрос – и ситуация может сильно изменится при падении цен на нефть. Но, не мудрствуя лукаво, несколько изменилось отношение к тем, кто так или иначе, вольно или невольно, словом или делом, стал на пути существующей власти. Нет, не кардинально – да и я по любому знаю цену буржуазной «демократии» и «законности». Но всё же, слегка изменилось. И раньше можно было, но сейчас всё же легче и вероятней огрести по полной. Реальней сесть, получить штраф, перекрывающий твой годовой заработок и рыночную стоимость всего твоего скарба. Остаться без средств к существованию. Попасть в двойное рабство – не только в наемное оплачиваемое, к буржую в рабочее время, но и крепостное бесплатное – на «общественные» работы к буржуйскому государству, после трудового дня. 

Так вот, мне кажется, в этих условиях неплохо ещё раз прикинуть, стоит ли игра свеч. Прикинуть, против чего ты выступаешь. И так ли тебе это не в тему, чтоб рисковать благополучием – хотя бы временным, призрачным и шатким – своим и своих близких.

Я лично прикидываю и вижу – да, так. Не буду о высоких материях. Я ненавижу не только ваши предприятия, конторы, учреждения. Не только ваших карателей и охранников с их тюрьмами и пыточными, на страже этого рабства – штатных и по призванию, в форме и ряженых, с дубинками, с бутылками или просто брызжущих слюной. Не только ваших пастырей в ваших храмах, воспевающих и славословящих это рабство как высшую ценность и добродетель, а любое проявление жизни клеймящих как смертный грех. Не только ваших деятелей ваших искусств – пошлых и жадных начальских паяцев. Я ненавижу не только весь строй вашей жизни, не только то, что вы отбираете мою жизнь. Нет, вы отбираете что-то гораздо большее и более ценное. Вы отбираете то, что Толстой неловко пытался хотя бы посмертно вернуть крепостному рабу с поротой задницей, навечно забритому в убийцы  и брошенному вами на очередную вашу бойню – вместе с миллионами таких же безымянных рабов. Вы не только убили этих людей, забили, запытали, замучили, лишили их свободы и достоинства, вы плюнули в уже мёртвые, искажённые болью лица, чтоб замазать боль  своими благостными слюнями – вдруг в ней, даже омертвелой, зародится хоть проблеск непокорства жизни.

Вот за это я ненавижу вас больше всего. Я хоть и атеист, но согласна насчёт бренности и преходящности всего сущего. В конце концов, все мы смертны. И наши дети, и наши близкие и любимые люди. Остаётся только решить – прожить и умереть человеком, единственным существом, способным сознательно менять окружающую реальность, или хотя бы попытаться это сделать, жить и менять, – или навечно застыть насекомым в смолянистом веществе рабской покорности, создавая хозяевам пикантную безделушку, даже с претензией на драгоценную и своеобразную оргинальность. Духовность даже такую своеобычную, чтоб его мадам в брошке этой щеголяла – в храме на службе.

Как там поется в песне – «ты тоже умрёшь от голода, но только умрёшь неведомый». Да нет, «ведомый». Это ещё страшнее.

Ольга Смирнова