Полвека испанской левой

От редакции: Франсиско Абад родился в Москве, в семье политэмигрантов-республиканцев и участвовал в подпольной борьбе против режима Франко в составе испанской секции Объединенного Секретариата Четвертого Интернационала. Вместе со своей супругой, советской украинкой, он активно поддерживает антифашистов Украины, передавая свой опыт постсоветским левым. В своем интервью Франсиско Абад подробно рассказывает о полувековом этапе развития испанского левого движения, раскрывая его внутренние проблемы и объясняя причины политических неудач – начиная от поражения в Гражданской войне и кончая периода массовой популярности «Подемос». Эта политическая история испанских левых, ярко представленная через необычную судьбу революционера-интернационалиста, может послужить важным уроком для представителей левого движения постсоветских стран.

– Франсиско, расскажите о своей личной и политической биографии. Насколько мы знаем, она весьма необычна.

– Я родился в 1955 году в Москве, в семье политэмигрантов – испанских коммунистов-республиканцев. Они приехали в СССР в 1939 году, сразу после поражения в Гражданской войне. Находясь в эмиграции, мой отец входил в ЦК Компартии Испании. О нем, в частности, вспоминает в своих мемуарах республиканский генерал Энрике Листер, которого отец очень уважал.

В сороковые и пятидесятые года отец занимался организацией нелегального перехода через французско-испанскую границу в Пиренейских горах. В основном ее переходили связные, которые помогали осуществлять связь с партийным подпольем. В Москве в гости к отцу часто приходил шахтерский лидер Хулиан Руис – один из основателей Компартии Испании, муж Долорес Ибаррури и отец Рубена Ибаррури. Они готовили традиционные испанские блюда и вели очень интересные для меня разговоры о политике. Сам я до 8 класса учился в 213-й московской школе – пока, в 1971 году, мы не вернулись в Испанию.

– Франкистские власти это позволили?

– Это было уже на закате диктатуры, когда политика режима ощутимо смягчилась, и в этом смысле начали делать некоторые послабления. Но власти, конечно же, отрицательно относились к тем, кто возвращался из СССР. Моего отца официально заставили подписать обязательство не заниматься политикой. Конечно, родители поддерживали контакты с Компартией Испании – но только нелегально.

– А какой была разница между франкистской Испанией и Советским Союзом? Можно предположить, что это были два разных мира?

– Действительно, эта разница была в то время существенной – причем, в пользу СССР, конечно. И в очень многих моментах. При франкистах Испания очень отстала и в экономическом, и в культурном смысле. К примеру, там было тогда всего два черно-белых телеканала, а в Москве телевидение уже было достаточно развито. Да и в целом культурная жизнь в Испании была загнана цензурой в подполье. Хотя коммунисты, анархисты, социалисты и другие левые нередко действовали под прикрытием различных полулегальных культурных ассоциаций. Левое искусство пользовалось очень большой популярностью. Организовывались полуподпольные концерты сочувствующих левым музыкантов, спектакли независимых театров, показы советского классического кино – например, фильмы Эйзенштейна. Тяга к этому была велика. Кроме того, много книг и фильмов приходило в Испанию из Франции. Однако, франкистская цензура распространялась и на прогрессивную либеральную западную культуру.

– Приехав в Испанию, вы включились в политическую борьбу?

– В это время мне было семнадцать, и практически сразу же после приезда я вошел в контакт с подпольной организацией в своей новой школе, где я завершал учебу. Это была Liga Comunista Revolucionaria – испанская секция Объединенного Секретариата Четвертого Интернационала Эрнеста Манделя. Вообще, в эпоху позднего франкизма существовало множество подпольных левых организаций. Помимо официальной Компартии Испании, которую возглавлял Сантьяго Каррильо, насчитывалось, по крайней мере, пять организаций маоистов, которые сами называли себя марксистами-ленинистами, и откололись от КПИ после разногласий между Пекином и Москвой. Анархистские группы в основном действовали локально. Например, они были активны в Каталонии, откуда шла анархистская традиция. Также были две троцкистские партии – LCR, к которой принадлежал тогда я, и Liga Comunista. К LCR также присоединилась потом одна из веток баскской организации ЭТА – так называемая ЕТА-VI ассамблея. Представители разных групп вместе работали в подпольном рабочем профсоюзе CCOO (так называемые «Рабочие комиссии»), где наибольшим влиянием пользовалась Компартия Испании.

Все эти организации имели в среднем по три-четыре тысячи активных членов. Некоторые – больше. Однако мало кто занимался политической работой постоянно – в основном, люди поддерживали товарищей в случае репрессий, но взаимодействовали друг другом только на акциях, которые время от времени посещали. У всех групп была налажена подпольная работа. В основном она сводилась к пропаганде и агитации. Рисовали граффити, регулярно распространяли листовки, которые раздавали в рабочих районах, у выходов из фабрик. Иногда члены этих организаций устраивали небольшие демонстрации, которые проводились очень быстро, чтобы полиция не успела на них среагировать. Их называли «commando». Двести-триста человек из одной или нескольких групп внезапно появлялись в каком-то районе, перекрывали движение на дороге, иногда используя для этого цепи. Впереди находилась группа активистов с «коктейлями Молотова». В случае появления полиции они делали огненно-дымовую завесу, чтобы дать людям разбежаться.

Я тоже занимался такой работой, но в 1973 году мне пришлось бежать во Францию – после того, как франкистская полиция разоблачила эту организацию. Там я находился в эмиграции вплоть до амнистии, которую объявили в 1976 году. И два месяца спустя пошел в армию. Я мог этого не делать, но в тот момент было очень важно налаживать работу в казармах – поскольку мы ждали попытки военного переворота, которая затем и произошла. Я работал в солдатских комитетах, пока семь месяцев спустя меня не арестовали. Был военно-полевой суд, где мне хотели дать три года, но не смогли найти достаточное количество доказательств, а сам я себя не оговорил – хотя меня били, это было тогда в Испании нормальным явлением. Остальные арестованные товарищи тоже ничего не сказали военной полиции. Поэтому, хотя они знали, кто мы такие, дело обошлось для меня четырьмя месяцами военной тюрьмы.

Потом, в 1979 году, я оставил свою организацию – по причине тактических разногласий с ее курсом. Мне казалось, что он был в тот момент ошибочным.

– А в чем заключались ваши разногласия?

– Я не был согласен с тем, что мы должны полностью легализовать свою деятельность. Но в тот момент, накануне переворота, все левые организации вышли из подполья, и с воодушевлением готовились к первым выборам. Я же считал, что организация частично должна оставаться на нелегальном положении, совмещая это с легальной деятельностью. И мне казалось, что на тот момент наша позиция мало отличается от позиции официальной Коммунистической партии Испании, которая согласилась с тем, чтобы сохранить монархию и большинство институтов франкистской диктатуры. Я полагал, что это соглашательство ничего не даст. И действительно, практически все левые группы, которые пошли тогда в «большую политику», развалились или утратили влияние к началу девяностых годов.

– Как вы оцениваете действия левые во время попытки военного переворота, которую предприняло 23 февраля 1981 года радикальное крыло франкистских офицеров?

– В основном это была пассивная реакция. Конечно, многие группы, включая LCR, сразу издали манифесты, призывая к борьбе с франкистами. Но в целом, политика руководства Испанской социалистической рабочей партии и Компартии Испании, которые в предшествующие годы выступали исключительно за легальную, мирную политическую деятельность, и в целом навязали эту линию другим левым организациям, сыграла свою роль. Левые не были готовы к отражению путча – его провалили сами организаторы переворота, которые действовали на редкость бездарно. Это случилось не благодаря мобилизации левых сил.

Более того, опубликованные в последние годы документы подтвердили давние предположения о том, что король и его окружение из числа бывших франкистов знали о перевороте. И просто использовали его в качестве политтехнологической операции, чтобы выставить монарха в выгодном свете защитника демократии, и придать королевской власти легитимности в глазах общества и международного сообщества. Об этом всегда заявляли крайне правые, которые не скрывали, что король обещал им свою поддержку, а потом бросил. В этот момент был создан миф о союзе народа с королем, и в этом активно поучаствовал Сантьяго Каррильо, который являлся на тот момент лидером Компартии Испании. Он произносил тогда фразы вроде «Боже, храни короля», называя Хуана Карлоса «настоящим демократом». Он решительно выступил за сохранение монархии, помогая создать существующую до сих пор систему. Ведь именно через монархию в стране утвердился постфранкизм – то есть, во власти остались практически все, кто находился в ней во времена диктатуры.

Вместе с социалистами они сразу начали неолиберальные реформы. Причем, некоторые регионы Испании стали европейским полигоном таких реформ, которые вели к деиндустриализации и разрушали саму производственную ткань общества и экономики. В моем регионе – в Астурии – закрылись шахты и верфи, которые хотели заменить сферой услуг, туризмом. Хотя это привело только к катастрофической безработице.

– Почему произошло перерождение Компартии Испании? Ведь эта организация была достаточно массовой, имела реальный опыт подпольной борьбы?

– Я уже говорил, чем занимался в партии мой отец. Поэтому, я знаю об этом процессе из первых рук. Конечно, как троцкист, я в целом критически оцениваю политику Компартии во время Гражданской войны в Испании. Стратегия Компартии уже тогда строилась на участии в Народном фронте, в надежде на то, что «прогрессивная» часть испанской буржуазии поддержит Республику против фашистов. Но этого не произошло – буржуазия, аристократия и церковь в основном поддержали фашистский путч. Народные массы поддерживали республиканский строй, но у буржуазной республики не было программы для трудящихся. Аграрную реформу так и не провели, и даже образовательная реформа продвигалась с большим трудом. Не проводили работу с марокканскими солдатами, которые представляли собой ударную силу франкистской армии. В основном это были жители рифского региона Марокко, в котором многие традиционно зарабатывали себе на жизнь в качестве профессиональных военных наемников. Буржуазная республика не решилась дать африканской колонии независимость, хотя многие из марокканских солдат участвовали раньше в антиколониальном восстании против Испании.

А ведь у коммунистов был пример другой политической линии. В 1934 году на севере Испании, в той же Астурии, была провозглашена Коммуна, где вместо Народного фронта руководство осуществлял Единый классовый фронт. В него вошли коммунисты, социалисты, троцкисты, анархисты – которые имели тогда силу, и не были маргиналами, как сейчас. Они объединились под рабочей программой с требованиями социализации фабрик, шахт и земли. Коммуну подавили, но ее опыт показывал левым правильное направление – проведение независимой классовой линии и самоорганизации рабочего класса. Но во время Гражданской войны все основные левые группы выбрали линию на поддержку буржуазной республики. Это деморализовало движение, и в 1937 году, в Барселоне, все вылилось во взаимное уничтожение левых. Хотя фашисты стояли совсем близко. Здесь также сыграли отрицательную роль репрессии в сталинском СССР, истерия против ПОУМ и каталонских анархистов – у которых, впрочем, тоже были свои грехи. Естественно, это деморализовало левых и предоставило военное превосходство фашистам.

Но сам процесс перерождения Компартии, о котором мы говорим, начался после 1945 года – и в этом смысле, он принципиально не отличался от аналогичных процессов в компартиях Франции и Италии. После окончания нацистской оккупации Европы, во время которой основная тяжесть антифашистского сопротивления лежала на коммунистах, компартии Италии и Франции имели все шансы взять власть, победив на выборах и обеспечив этот результат с помощью своих боевых отрядов. Однако, им дали указание отойти на второй план и стать младшими партнерами буржуазных политических сил. Как говорят, это было связано с известными Ялтинскими договорами – СССР не хотел, чтобы его заподозрили в попытке захватить власть в западноевропейских капиталистических странах. Хотя коммунисты уже трогали ее руками, можно сказать.

Это был принципиальный момент – западноевропейские компартии отказывались от борьбы за власть, как от основной цели своей деятельности. Уже позже это было оформлено в известный тезис о «мирном сосуществовании» с режимами буржуазии. Это означало, что коммунисты соглашаются действовать в рамках сложившейся системы и превращаются в новую версию социал-демократов – которые, в свою очередь, тоже ушли еще дальше вправо.

После Гражданской войны Компартия Испании вела партизанскую борьбу в горах, одновременно пытаясь налаживать работу в городах, с рабочими. Но с 1947 окружение Сантьяго Каррильо взяло курс на сворачивание партизанского движения, апеллируя именно к линии итальянской и французской компартий. Хотя ситуация в Испании была, конечно же, совершенно другой – там по-прежнему господствовал фашистский режим, который без проблем договорился после войны с США.

И вот, прежние руководители партийного подполья, которые не были согласны с новой линией Каррильо, стали проваливаться – полиция ждала их в засадах на прежде безопасных явках. Мой отец сделал доклад о том, что кто-то сдает коммунистов, которые отправляются в Испанию через горы для помощи в организации антифашистских партизанских отрядов. Их систематически арестовывали. А знаменитый Хуан Гримал прямо сказал товарищам в камере, что его предал Сантьяго Каррильо.

В результате руководство партии постепенно попало в руки тех, кто выступал за вегетарианскую линию в политике, отказываясь от борьбы за власть. И это привело к тому, что случилось в 1981 году, когда КПИ выступило за сохранение монархии. Несмотря на то, что, что большинство ее членов исторически твердо придерживались республиканских позиций. Естественно, они тут же начали массово покидать партию. В то же время, многие представители руководства Компартии пошли делать карьеру в правящую Социалистическую партию. У социалистов были слабые кадры, и они нуждались в опытных функционерах. В итоге, это привело к фактическому развалу КПИ.

– Как развивались связи между левыми и национально-освободительными организациями в разных регионах страны?

– Во-первых, надо отметить, что практически все националистические группы на территории Испании исторически всегда были левыми – и в Каталонии, и в Стране Басков, и в Галисии. Естественно, самое сильное национальное движение находилось на тот момент в Стране Басков – где, кстати, Компартия всегда имела достаточно слабые позиции. Основной силой там выступала ЭТА и ее разные фракции. В Каталонии, где национальную проблему в основном озвучивали левые силы, Компартия Испании де факто действовала под именем Объединенной социалистической партии Каталонии – хотя в нее вошли и другие левые группы. В Галисии также были левые националисты, но они не имели большого влияния – Компартия там доминировала.

Конституция 1978 года не решила национальный вопрос – она имитировала его решение, хотя национальная проблема растет сейчас в условиях острого социального кризиса. Буржуазная монархия, которую поддержали многие левые, сохранила централизованное государство – поскольку испанские социалисты вместе с неофранкистами выступают за монархию и централизм. Каталония и Страна Басков получили всего лишь видимость автономии. Естественно, это также негативно сказалось на популярности коммунистов – в Каталонии их влияние постепенно снижалась, а лозунги борьбы за национальную эмансипацию постепенно стали перехватывать мелкобуржуазные националисты, которые находятся сейчас в местном правительстве.

На данный момент ведущую роль в национальном движении Каталонии играет право-центристская буржуазия из партии «Конвергенция и Союз», а также, мелко-буржуазный каталонский республиканизм, который представляет партия «Республиканские левые Каталонии». Далее идут левые классовые группы, которые активно поддерживают независимость – например, Candidatura de Unidad Popular. В Стране Басков национальное движение также контролируют левонационалистические организации, созданные на основе ЭТА и Батасуны – ее политического крыла.

– А что можно сказать о нынешнем испанском левом движении в целом?

– Сейчас в Испании нет левых организаций, в которых я мог бы вступить. Все они пытаются действовать исключительно в рамках «электорального поля». Прежде всего, я имею в виду «Подемос» и партию «Объединенные левые». Это вегетарианские в политическом смысле партии. Они боятся разговоров о необходимости реальной борьбы за власть, без которой ее никогда не вырвать из рук испанского правящего класса. Они неохотно говорят о ликвидации института монархии и выходе из Евросоюза. Нередко обходят даже тему борьбы против НАТО, которая всегда содействовала мобилизации левых на антивоенных акциях, вроде протестов против войны в Ираке. Больше того, в Малаге от «Подемос» выдвигался генерал авиации – бывший член штаба НАТО.

Естественно, многие члены «Подемос» очень недовольны этой политикой, и их недовольство заметно растет – хотя внутри организации им часто затыкают рот. Ориентированная на левых часть общества устала от тридцатилетней эры неолиберальной политики, и люди понимают, что эта политика органически связана с господством монархии и членством в ЕС. Они хотят чего-то большего, чем предлагают им «Подемос» и «Объединенные левые». Они выступают за социалистическую Европу, но против Евросоюза, который помогает грабить страну. И давно требуют ликвидировать американские военные базы, которые появились в стране при Франко.

Поначалу массы поддержали мобилизацию, которую объявили «Подемос». Люди выходили на площади, создавали комитеты в своих районах, в больницах, на шахтах – потому что после кризиса 2008 года возник острый спрос на новые формы социального протеста. Но всю эту энергию направили в русло выборной борьбы, и теперь многие разочарованы. Дело в том, что «Подемос» серьезно размыли и смягчили левизну своих требований, в надежде завоевать электорат социалистов. И теперь они сводятся к вполне себе либеральным лозунгам борьбы против коррупции, за все хорошее и против всего плохого. Никакой конкретной программы у них нет – а без этого не может быть и речи о настоящей левой политике.

Но я бы не сводил актуальное левое движение Испании к «Подемос» и «Объединенным левым». Есть множество людей – этакие политические «сироты» – которые не состоят ни в каких организациях, но готовы поддержать организацию, которая не только позовет их на выборы, а, в первую очередь, предложит реальную программу, чтобы взять власть и изменить жизнь людей. Потому что социальное напряжение в обществе постоянно растет.

– Расскажите о позиции испанских левых в отношении украинского кризиса. Активисты, с которыми мы недавно общались, высказывали достаточно адекватное мнение о «евромайдане» и его последствиях для Украины и для Европы.

– Да, произошел заметный сдвиг. Если два года назад у некоторых были какие-то иллюзии – потому что они знали о событиях только по картинке в СМИ, то теперь даже из тех же новостей ясно, что в Украине произошел организованный при поддержке США и Евросоюза переворот, который привел к власти правые, крайне правые, антикоммунистические силы. И они проводят неолиберальную политику, беспрецедентную даже по нынешним меркам. Но, в целом, информации о событиях в Украине пока недостаточно.

Я полностью отрицаю текущую позицию Объединенного Секретариата по украинской гражданской войне, поскольку она была сформирована три года назад под влиянием леволиберальной пропаганды. Также я выступаю против его линии в национальной испанской политике – линии на участие в проекте «Подемос», которое неприемлимо сейчас критики с точки зрения коммунистической оптики. Вообще, майдан и гражданская война в Украине стали водоразделом между постмодернистской политикой современной социал-демократии и интернационалистской позицией, которая является фундаментом для преобразования и развития коммунистического движения.

Переломом в этом ситуации может стать громкий скандал вокруг украинского футболиста Романа Зозули. Я не очень люблю футбол, но его значение в Испании велико. Болельщики мадридского клуба «Райо Вальекано», которые известными своими антифашистскими взглядами, узнали о его националистических взглядах, о том, что он поддерживает войну на Донбассе, выкладывал фотографии с портретом Бандеры, поддерживал правых. Для них это совершенно неприемлемо. Украинские СМИ пишут сейчас глупости о том, что это чуть ли не сельский какой-то клуб. На самом деле, этот клуб представляет настоящий рабочий Мадрид, огромный мадридский район, где преимущественно живут представители рабочего класса. Они очень поддерживают свою команду. Это очень большое сообщество, куда входят не только радикальные фанаты из группы «Буканерос», о которых все говорят – за «Райо Вальекано» болеют обычные люди, представители различных профсоюзов, социальных движений и инициатив, которых очень много в этом районе. Даже пожилые женщины, например.

Антифашистская левая идеология принципиально важна для всех болельщиков этого района. У них конфликт с нынешним собственником клуба, которые представляет богатую буржуазную семью, члены которой участвовали в «Опус Деи» и занимали видное положение в эпоху Франко. Узнав о планах подписать в команду Зозулю, они сразу же организовали акции протеста и заблокировали переход Зозули в состав «Райо Вальекано». А это привлекло большое общественное внимание к украинской ситуации. О скандале много пишет испанского пресса, а открытое письмо украинских антифашистов, адресованное болельщикам «Райо Вальекано», в первый же день после публикации на нашем сообществе собрало десятки тысяч просмотров. В Мадриде прошла акция против обстрелов Донецка, и, возможно, история Зозули станет прецедентом. 

Беседовал Андрей Манчук

Читати по темі:

Андрей Манчук. Первомай в Барселоне

Андрій Мовчан. Інший сепаратизм. Каталонський варіант

Артем Кирпиченок Квебек, Каталония, везде...

Илья Знаменский Откуда берутся сепаратисты

Федерико Кампанья Интернациональные бригады!

Андрій Мовчан Київ - Мадрид

Егор Воронов Письмо мальенького человека

Жилье Треме Гарсиа Лорка: последние часы жизни

Сергей Киричук После Евросоюза

Дмитрий Колесник Битва за Мадрид

Славой Жижек «Я всегда называл себя евроцентристом»