Музыка 60-х. От локальных проблем – к глобальным

Рассказ о политической музыке шестидесятых нужно начинать издалека. После второй мировой войны сформировалась новая система международных отношений и международной экономики. Именно с середины сороковых Соединенные Штаты Америки во многом сформировались в том виде, в котором мы их знаем сейчас. План Маршалла поддерживал другие страны в достаточной мере, чтобы они могли сохранять экономические отношения с США – но не в достаточной для того, чтобы позволить им полную экономическую автономию. Массовое переселение в пригороды увеличило количество легковых авто в частном пользовании, что не только повлияло на производство внутри страны, но и ощутимо увеличило количество потребляемого бензина, а следовательно  – импорт нефти. Субсидирование же потребления привело к сильному смещению коллективных ценностей в сторону защиты частной собственности, что во многом сформировало современное общество потребления. Уверенно двигаясь к экономической гегемонии в мировой системе, США заодно ретранслировали всему миру и свой образ жизни, и свою культуру.

Не столь радужной была ситуация в Европе, вынужденной чисто физически восстанавливаться после войны. В пятидесятые годы прошла политическая деколонизация Азии и Африки – не в последнюю очередь потому, что Европа не имела возможности сохранять свое влияние на эти регионы в той же степени, что и прежде. Для Франции этот процесс ознаменовался войной в Алжире. В своей песне «Vingt ans» («Двадцать лет») Пьер Башле вспоминает среди призраков молодости и эту войну, и американских «идолов», из которых самым значительным, безусловно, был Элвис Пресли.

Именно появление массовой культуры – и телевидения, как ее ретранслятора – в большой степени определило мировые тенденции культурного развития. Элвис – единственная в своем роде суперзвезда - и, в том числе потому, что это первая суперзвезда. Паломничество в его дом-музей и многократно отображенный в масс-культуре миф об Элвисовом бессмертии не то смешон, не то пугает ассоциацией со средневековым почитанием святых. Этот феномен стал возможен именно благодаря масс-медиа, позволявшим транслировать одну и ту же картинку на всю страну. Если раньше музыка существовала в концертных залах и увеселительных заведениях, то теперь она постепенно начала проникать в дом ко всем тем, кто был достаточно обеспечен для того, чтобы приобрести телевизор. Когда эти процессы дошли до Великобритании, в ней появились свои звезды – и, в первую очередь, The Beatles .

Дальше действовали не только законы экономики, но и законы социальной психологии. Молодежная аудитория была готова внимать милым романтическим песенкам из богатого ассортимента Элвиса. Звездные «Битлз» чисто эротически привлекали женскую (и, возможно, мужскую гомосексуальную) часть аудитории . По сути, так было положено начало шоу-бизнесу как коммерции, которую мы и сейчас можем наблюдать в самых разных проявлениях – начиная от звезд MTV и заканчивая иронично эксплуатирующей тему сценической эротики группой «Пающие трусы».

Но, кроме мэйнстрима, все это время существовала другая музыка. Так, во Франции была популярна не только эстрада по американскому образцу (яркий пример – Джонни Холлидей), но и музыкальная политическая критика – в частности, в лице Жоржа Брассанса, который, кроме песен, писал еще и памфлеты. В Англии уже под конец 60-х музыкальная сцена перестала быть по-битловски идиллической. К примеру, один из первых видеоклипов  был снят на остросоциальную песню «Dead End Street» («Улица с тупиком») британской группы The Kinks. Обыгрывая названия песни с чисто английским юмором, музыканты тягают туда-сюда гроб с видом «да разве же это жизнь?»

What are we living for?
Two-rooms apartment on the second floor.
(Ради чего мы живем?
Ради двухкомнатной квартиры на втором этаже.)

Протестная музыкальная культура уже давно существовала на тот момент в США, и включала в себя далеко не только джаз, выросший на почве черного рабского прошлого афроамериканцев. В конце сороковых народные музыканты обращались к актуальной теме ядерных бомбардировок, а песни с рабочей, классовой и антирасистской тематикой преследовались во времена маккартизма, с его агрессивной практикой подавления всего просоветского и коммунистического в американском обществе. Сформировавшийся в ту эпоху «Безымянный квартет», позже переименованный в The Weavers, подвергался цензуре на телевидении и в студиях звукозаписи – но его основатель Пит Сигер продолжал активно выступать в лагерях и школах.

Однако, народная протестная музыка становится массовой именно в шестидесятые годы. Благодаря культурной традиции левой песни и эскапистскому по своей природе движению битников, в это время получила развитие контркультура хиппи, которая реагировала не только на ситуацию внутри страны, но и на острые вопросы глобальной политики. Начатый битниками отход от культуры потребления, катализированный изобретением ЛСД, вырос на фундаменте опыта противостояния маккартистской «охоте на ведьм» в предыдущем поколении пятидесятых. В это же время заявило о себе массовое движение за гражданские права. Страдающее от дискриминации черное население США подняло голову и начало требовать равенства. В учете факторов, вызвавших народное недовольство, не следует пренебрегать и экономическим аспектом: ведь к концу шестидесятых курс доллара серьезно поколебался, а страны Европы начали составлять США конкуренцию в мировой системе капитализма. Однако, музыка шестидесятых выражает в себе не политэкономию, а , в первую очередь, гуманизм.

Не следует излишне идеализировать протесты против войны во Вьетнаме. Они в определенной степени рассматривались американскими бунтарями как то, что касается каждого из них лично: «не стоит посылать туда нас и наших ребят». Хороший пример такой логики отображает песня «Fortunate Son» («Везучий сын») группы Creedence Clearwater Revival:

Some folks inherit star spangled eyes,
Ooo, they send you down to war.
And when you ask them, how much should we give?
Ooo, they only answer more! More! More!.

It ain’t me, it ain’t me, I ain’t no military son.
It ain’t me, it ain’t me; I ain’t no fortunate one.

(У некоторых ребят в глазах звезды,
Они шлют тебя на войну.
А когда ты спрашиваешь, что от тебя нужно,
Они отвечают: всего побольше!

Это не про меня, это не про меня, я не сын военного,
Это не про меня, это не про меня, я не везучий.)

Но именно в этом поколении начинает развиваться более глобальный взгляд на проблемы – и этот поворот связан с именем Боба Дилана. Не обладая особым музыкальным мастерством и вокальными данными, он все же пытался донести до своих слушателей несколько более широкую картину своей эпохи. В его песнях мир начал рассматриваться как система, где неразвитость одних стран стала обратной стороной развитости других, бедность – обратной стороной богатства, война – обратной стороной мира, рабство – обратной стороной свободы. Не нужно было дожидаться 1984 года – все сбылось намного раньше. Дилан очень чутко улавливает эту тревогу меняющегося глобального мира.

There’s a battle outside and it is ragin’
It’ll soon shake your windows and rattle your walls
For the times they are a-changin’

(Вокруг идет яростная битва,
Из-за нее дребезжат окна и с грохотом падают стены,
Потому что времена меняются.)

К началу 1960-х Дилан уже был не только достаточно ангажирован, но и довольно знаменит. Вместе со своей подругой и не менее известной коллегой Джоан Баэз он активно выступал на политических митингах – в том числе, на знаменитом Марше сторонников Мартина Лютера Кинга на Вашингтон в 1963 году. Не меньшей популярностью пользовались Фил Окс и упомянутый выше Пит Сигер; последний клеймил своей сатирой президента Линдона Джонсона «с бобами в ушах» – то есть, «глухого» к протестам. А Фил Окс совмещал исполнительскую деятельность с активным участием в рабочем движении. Тогда же началась музыкальная карьера первой суперзвезды Третьего мира – Боба Марли. И мало кто знает, что в начале шестидесятых, еще до записи первого альбома, он успел поработать на заводе компании «Крайслер».

Хотя рок-музыка лишь позже начнет по-настоящему остро поднимать вопросы международной политики, основы комплексного, глобального взгляда на стремительно глобализующийся мир были заложены уже в это время. «Вьетнамскую» тему вскоре начинают поднимать и в Англии – в частности, молодая команда Black Sabbath:

Generals gathered in their masses
Just like witches at black masses.
Evil minds that plot destruction,
Sorcerers of death's construction.

(Генералы собрались вместе,
Как ведьмы на черную мессу.
Злые умы, замышляющие разрушение,
Колдуны, конструирующие смерть.)

Антивоенные вьетнамские выступления – в том числе и музыкальные, – продолжались до начала семидесятых, когда ветераны этой войны начали возвращаться на родину, зачастую принимая участия в протестах. И сама война, и революционные события конца шестидесятых сильно повлияли на мировую экономику и мировую культуру. Политические и экономические последствия французских и американских студенческих выступлений оцениваются сейчас по-разному. Но что до культурного и контркультурного аспекта протестов, то, как как отмечает социолог Иммануил Валлерстайн, он лишь выражал в себе революционную эйфорию – но не играл решающей политической роли. Те, кто сейчас вдохновляется ситуационистами, как правило, не подозревают о роли профсоюзов в этом историческом конфликте. Значение этого периода скорее состоит в политическом переходе от старых традиционных оппортунистических партий  к «новым левым».

Борьба французских рабочих за свои экономические интересы, – пусть не такая яркая и «молодежная», но активная, – продолжалась дальше, и позволила добиться определенных, хотя и спорных успехов. Тогда как в Англии, оставшейся в стороне от массовой радикальной борьбы, к началу семидесятых обозначилась серьезная проблема массовой безработицы. В следующих статьях цикла мы поговорим о том, как это отразилось на музыкальной культуре.