Навальный 2:0. Опыт социального анализа

Весной 2017 политическая жизнь России стала неожиданно и быстро набирать динамику. После нескольких лет почти полного спокойствия в стране возникло массовое протестное движение. В этом коротком тексте я пытаюсь не столько выразить отношение к его лидерам и политической повестке, сколько разобраться в социальных механизмах, сделавших его возможным.

Многие помнят, что за год с небольшим до выборов в США казалось, что все решено и мы заранее знаем имя следующего президента страны-гегемона. Но потом что-то пошло не так, и кампания из скучной и предопределенной стала вдруг драматической и непредсказуемой. А победителем стал человек, которого все долго называли аутсайдером.

Я думаю, что что-то очень похожее сейчас происходит в России. Полгода или год назад Алексей Навальный также как и сейчас записывал видео и публиковал расследования про коррупцию. Но никто не обращал на это внимания. Ну, то есть кто-то, конечно, обращал, но это было все равно не важно. Зато теперь его видео смотрят сотни тысяч людей, ему отвечают олигархи, на протестные демонстрации выходят по его призыву в сотнях российских городов, а власть, хоть и со скрипом, отменяет госконтракты и увольняет чиновников, которых Навальный критиковал.

Алексей Навальный и сам сравнивает себя с Трампом, но дело здесь не только в сближающем их образе борцов с коррумпированным истеблишментом, общей  стилистике и в обвинениях в популизме. Есть между этими политиками и гораздо более глубокое родство.

За прошедшие годы сильно изменились программные установки и риторика Навального и его сторонников. Пять лет назад он был типичным правым популистом, который критиковал коррупцию и миграцию. Теперь на первое место в его предвыборной программе вышла тема социальной справедливости. Ни один либеральный политик в России до Навального не заходил так далеко влево. По существу, он сформулировал последовательную кейнсианскую стратегию перемен: стимулирование потребительского спроса и роста внутреннего рынка за счет увеличения доходов беднейших слоев, дополнительное налоговое обложение сырьевой олигархии при одновременном введении льготного режима для «созидательного» бизнеса, т.е. в реальности для производителей, ориентированных на внутренний рынок. В этом контексте логично выглядит противостояние с олигархами и социальная риторика, всегда считавшаяся коньком левых сил, а также защита рабочих горняков или дальнобойщиков.

Программа умеренных кейнсианских реформ в России уже около 10 лет лоббируют эксперты и бизнесмены, связанные с крупнейшим объединением несырьевого бизнеса – «Деловой России» во главе с Борисом Титовым, который долгие годы входил в руководство «Единой России», а потом возглавил лояльную Кремлю «Партию Роста». Ничтожные электоральные успехи этой партии объяснялись преимущественно тем, что ее руководство предпочитало не политический, а лоббистский инструментарий борьбы за свои интересы. Но зато этот лоббизм российских кейнсианцев имел весьма серьезные масштабы. Сам Титов был назначен бизнес-омбудсменом, один из ведущих экспертов созданного им Столыпинского клуба Сергей Глазьев получил статус советника президента; эксперты Столыпинского клуба и Деловой России, такие как, например, Владислав Жуковский получали доступ в медиа и т.п. Весьма интересно, что считавшийся умеренно левым экономистом Владислав Жуковский стал появляться в передачах созданного штабом Алексея Навального телевидения.

Интеллектуалов круга Глазьева часто рассматривали как наиболее радикальное крыло путинского режима. Но история может преподнести сюрприз, превратив их в спикеров новой фронды, как это уже случалось в нашей истории.

Ближайшее окружение Путина и несколько лояльных олигархов сосредоточили в своих руках крупнейшие сырьевые монополии страны. Они перекачивают на Запад российские нефть и газ, а полученную прибыль тратят на свои дворцы и яхты. Даже формально принадлежащие государству компании не платят дивиденды своему основному акционеру, т.е. не пополняют бюджет страны. Падение цен на энергоносители и нехватка бюджетных поступлений ведут к быстрому падению доходов населения. А это в свою очередь бьет по бизнесу, ориентированному на внутренний рынок. На открытии своих штабов, Алексей Навальный пересказывает свой разговор с бизнесменом из Барнаула, который жаловался: «Какой бизнес, если здесь все получают по 12 тысяч? Что я им могу продать?».

Канувшее в лету нефтяное благополучие позволяло правительству поддерживать компромисс между сырьевыми экспортерами и бизнесом, наполняющим внутренний рынок. Но теперь противоречия между этими двумя силами резко обострились. Нефтяники хотят и дальше гнать нефть по трубам, а деньги тратить на дворцы и икорницы для вертолетов. А капитанам обрабатывающей промышленности нужен дешевый кредит от государства и массы платежеспособных покупателей.

Раскол в российских верхах по этой линии становится все более и более заметным.

Любопытно, что в политическая борьба в США также во многом совпадала с аналогичными противоречиями в среде элиты. Истеблишмент, опиравшийся на транснациональные корпорации, связанные с международной торговлей и глобальным разделением труда сделал ставку на Хилари Клинтон, а существенная часть бизнеса, связанного с внутренним американским рынком  поддержала Дональда Трампа (который является представителем именно этой среды). Протест против политического истеблишмента и стратегии глобализации, которая приносит выгоды только узкому кругу владельцев и топ-менеджеров транснациональных корпораций, заставил существенную часть рабочего класса, особенно в американской глубинке, отдать свои голоса Трампу, который перемешивал правую и левую риторику в своей агитации.

В России тоже происходит на первый взгляд странный процесс. Если протесты 2011-2012 гг оставались, по преимуществу, замкнутыми в социальном и географическом гетто, ограниченном символическим (а отчасти и реальным) Садовым кольцом, то сегодня мы видим как кампания Навального легко находит отклик во всех уголках страны. 12 июня по оптимистическим отчетам ФБК и штаба Навального, протестные демонстрации состоятся более чем в 200 городах. И есть все основания считать, что так оно и будет. Ясно озвученная повестка социальной справедливости, снижения неравенства, борьбы с оторвавшимся от народа и коррумпированным истеблишментом, находит самый живой отклик. На наших глазах происходит становление социальной коалиции между той частью правящего класса, которая недовольна текущей неолиберальной политикой и широкими массами народа, который видит выход в умеренных кейнсианских реформах.

Как в Америке, так и в еще большей степени в России, «рыночники-реалисты», как рекомендуют себя создатели Столыпинского клуба, имеют огромный мобилизационный потенциал. Именно обрабатывающая промышленность и несырьевые отрасли являются наиболее трудоемкими. Возможно, в них норма прибыли гораздо меньше, чем у экспортеров сырья и финансовых спекулянтов, но именно в этих отраслях заняты миллионы людей. Во многом, именно промышленники обеспечивали полупринудительную мобилизацию избирателей на участки во все годы путинской стабильности. Если сейчас эта часть российской буржуазии откажет режиму в лояльности, может стремительно обрушиться выстроенная годами политическая машина. При этом мобилизация вокруг повестки социальной справедливости и реальной модернизации может оказаться куда более искренней и энергичной, чем фейковые опыты сплочения вокруг пустых патриотических лозунгов, которыми злоупотребляет действующая администрация.

Социальная формула кампании Навального 2017, таким образом, напоминает аналогичную формулу прошлогодней борьбы в США, но весьма далека от социальной конструкции украинского Майдана 2013-2014 гг. Ведь в Украине главным мотором протестного движения стала ориентированная на Запад олигархия (Порошенко, Коломойский и Ко), а место лозунгов социальной справедливости и финансирования потребительского спроса занимала риторика радикальной либерализации и жесткой экономии.

Хотя, без сомнения вокруг Алексея Навального много людей, лично испытывающих к Майдану, как политическому движению, с его программой, идеологией и геополитической ориентацией, искреннюю симпатию. Как говорит сам Навальный, он пытается строить максимально широкую политическую коалицию, объединяя вокруг себя представителей всех идейных направлений. Ясно, что в окружении этого политика доминируют люди праволиберальных взглядов, такие как Владимир Милов, ведущий на Навальный-ТВ передачу "Где деньги", в которой обсуждается экономическая программа оппозиции. Но идеологическая конфигурация команды не совпадает с очертаниями той социальной коалиции, на которую она стремится опереться.

Появление новых движений и лидеров, которые бросают вызов старым элитам, смешивая левые и правые лозунги, уже стало главным международным трендом последних двух лет. Похожие политики появляются повсюду: в США, Англии, Франции, Германии, Испании. И повсюду их называют популистами, а большая часть традиционных СМИ пытается вести с ними войну, в равной степени беспощадную и неэффективную. И во всех странах эти политики опираются на союз между частью элиты и широкими массами недовольных и разочарованных граждан. Эти социально-политические франкенштейны повсюду стремятся сломать политическую машину забронзовевших, коррумпированных и оторвавшихся от народа элит, за какими бы пропагандистскими декорациями они не прятались: авторитарных патриотов или либеральных космополитов.

Постсоветская Россия является неотъемлемой частью глобального мирового порядка, какие бы геополитические противоречия его не раздирали. Именно эта встроенность нашей страны в мировой порядок и делает такими правдоподобными аналогии между Трампом и Навальным, которые сам Алексей Анатольевич пытается эксплуатировать в своей агитации. Но опыт развивающегося кризиса, который из социально-экономической сферы постепенно переходит в сферу политики дает основания говорить о том, что протест против чудовищного социального неравенства и обанкротившегося социально-политического курса неолиберальных элит приобретает разные формы, не сводимые только к политикам вроде Трампа или Ле Пен. Иными словами, кризис создает пространство и для более радикальных критиков современной капиталистической модели, таким, например, как Берни Сандерс в США, Джереми Корбин в Великобритании или Жан-Люк Меланшон во Франции. Развивая эту аналогию, можно сказать, что одна из главных интриг оживающей внутренней политики в России заключается в том, возникнет ли влиятельная левая сила, противостоящая как действующей власти, опирающейся на олигархию и ее клиентелу, так и ее правым оппонентам. Появится ли русский Сандерс? Станет ли им, например, Сергей Удальцов, который выйдет из тюрьмы в августе этого года?

Мне, как человеку левых взглядов, кажется очевидным, что прямое участие в кампании Навального вряд ли станет шагом вперед на пути к демократизации России и преодоления вопиющих противоречий ее социально-экономической модели. Но ответ не может сводиться здесь к стратегии пассивной лояльности действующей власти. Наоборот, он в том, чтобы строить независимое от правящего класса политическое движение, выдвигающее последовательную программу демонтажа той модели капитализма, которая была навязана стране в 1990-е и 2000-е гг. Эта программа неизбежно должна быть последовательнее и радикальнее половинчатых и противоречивых требований Навального и его команды. Она должна начинаться с требования радикального пересмотра итогов приватизации и масштабной национализации, с одновременным созданием демократического аппарата управления народным хозяйством. А также, к созданию элементов демократической плановой экономики, охватывающей важнейшие отрасли.

Алексей Сахнин

Читайте по теме

Алексей Гаскаров. «Наши нацисты хотят, чтобы им разрешили создать «Свободу»

Джордж Мартин. Ультраправые в новом составе Верховной Рады

Андреа Питерс. Правые националисты господствуют в парламенте

Шеймас Милн. Фашисты, олигархи и западная экспансия

Алексей Сахнин. Практика против фразы