Латвийский антирекорд

В прошлом году моя Латвия добилась печального антирекорда: впервые с 1954 года количество её жителей официально упало ниже «психологического рубежа» в 2 миллиона человек. Впрочем, неофициально многие специалисты утверждают, что это случилось много раньше: недаром, власти долгое время не решались опубликовать результаты переписи населения 2011 года, стараясь, видимо, натянуть сову на глобус. Ведь согласно правилам Евросоюза, размеры отчислений из еврофондов региональной поддержки впрямую зависят от количества миллионов населения той или иной страны.

А ведь к началу 90-х годов на территории республики проживали около 2,7 миллионов человек. Настолько плачевными оказались для нее последствия четвертьвекового господства националистического неолиберального режима – словно после разрушительной войны или череды опустошительных природных катастроф. Допустим, что в первой половине 90-х страну покинули находившиеся на её территории солдаты советской армии и наиболее непримиримые «советские оккупанты» – но ведь и с 2000-го по 2014-й год Латвия потеряла 380 тысяч человек!

Что стало причиной этого бедствия? В свое время в Латвии избавление от «ига оккупации» подавалось, как эра национального возрождения, начало невиданного расцвета, который предстоит пережить латышскому народу, «возвращающемуся в европейскую семью». На этом эмоциональном фоне разрыв технологических «цепочек», связывающих страну с республиками бывшего СССР, погром оставшейся от Советского Союза промышленности (то есть, точно то же самое, что нынче происходит на Украине) подавались в сугубо положительном ключе. Ведь, правые пропагандисты утверждали, что промышленности заняты, главным образом, «оккупанты» – и, чем больше их потеряет рабочих мест, тем скорее они освободят Латвию от своего присутствия. А сами латыши, якобы являющиеся по природе «аграрным народом», смогут целиком вернуться к своим старым промыслам, восстановят традиционную хуторскую систему и завалят Европу своими хлебом, молоком, беконом и рыбой. Не нужны нам заводы, фабрики и фундаментальная наука – это всё модернистская ересь!

И воцарившиеся у власти националисты, засучив рукава, взялись за дело: деиндустриализацию республики проводили ударными темпами, а нацменьшинства постарались поместить в максимально некомфортные и недемократические условия. Однако, результат теории и практики «возвращения к корням» оказался плачевным – оказалось, что в современном мире нельзя жить идеалами XIX века. И в этом плане итоги правления здешних этнократов можно рассматривать, как катастрофические.

Да, некоторые националисты до сих пор утешаются тем, что «советские», дескать, вымирают и разъезжаются быстрее, чем «титульные». Однако, утешение невелико – безработица, отсутствие достойных перспектив заставили покинуть родину сотни тысяч латышей. Живой пример того, как правая этнократическая власть может оказаться губительной не только для других народов, но и для того народа, интересы которого она на словах защищает.

В самом деле, правящие националисты ничуть не возражали против вступления Латвии в Евросоюз – хотя Западной Европе республика была интересна, главным образом, лишь как источник дешёвой рабочей силы и рынок сбыта. Они спокойно, отделываясь лишь дежурными выражениями озабоченности, смотрели на то, как множество соотечественников едут на заработки за рубеж, а возвращаются лишь немногие. Они так и не предприняли весомых и конкретных действий, направленных на то, чтобы хоть как-то приостановить массовый исход трудовых мигрантов. Результат налицо: крупные города Латвии нынче поражают своей пустотой, а в глубинке положение ещё хуже. Власти вынуждены закрывать сейчас многие сельские школы, поскольку там некому больше учиться. Народ устремился в Англию, Ирландию, Германию, Скандинавию, Россию – туда, где есть работа. И возвращаться в родные края отнюдь не стремится.

Хуже всего в Латгалии, где я родился. Смертность здесь превосходит рождаемость: людей косят пьянство, стрессы и безнадёга. Значительная часть земель пустует, покрываясь бурьяном, из которого кое-где виднеются развалины бывших колхозных ферм и зернохранилищ. Обширные ухоженные луга, многокилометровые пашни и огромные стада пасущихся коров превратились чуть ли не в экзотику. К тому же, исторически в нашем крае, как и в целом по Латвии, сложилась хуторская система, когда отдельные хозяйства зачастую отстоят довольно далеко друг от друга. Добраться друг до друга порою непросто – почти половина асфальтированного покрытия государственных автодорог пребывает ныне в плохом состоянии. Старательно культивируемый в последние два десятилетия принцип невмешательства в чужие дела нынче переходит в полнейшее равнодушие. Да часто эти люди ничем и не могут помочь друг другу.

Недавно рижские телевизионщики пощекотали нервы столичного зрителя, представив репортаж из волости, которая смело может считаться самой бедной в государстве. Неподалеку от моего родного Даугавпилса лежит Варкавский край, в котором официальная работа есть лишь у 103 трудоспособных жителей из 1791. Причём, большинство из этих «счастливчиков» трудятся в администрации самоуправления. Ещё 743 варкавцев где-то подрабатывают, получают пособия – но не имеют доходов, превышающих размер «минимальной зарплаты». Правда, 314 человек все же имеют постоянный доход, но 211 из этих счастливчиков трудятся за пределами края. Еще у 670 вообще нет никаких заработков.

Дух унылой безнадеги повис над краем. «Я считаю, что мы все необходимы. Мы ведь граждане, мы тоже часть Латвии. Поэтому и заботиться о нас надо на равных. Позвольте нам хотя бы подольше протянуть на селе…», – печально сказала глава местного муниципалитета. Но если бы проблемы заключались в одном лишь крае.

Владимир Веретенников

Читайте по теме:

Марк Вайсброт, Ребекка Рей. Латвия: кризис убивает страну

Артем Кирпиченок. Крошечная страна

Владимир Веретенников. Латвия: провал неолиберального эксперимента

Андрей Манчук. Батуми. Кавказская витрина неолиберализма

Леонид Грук. Мрачные перспективы

Эвальдас Бальчунас. «Литва. Лопнувший миф о рае»

Светлана Циберганова. Интервью с Альгирдасом Палецкисом