Всеобщая привычность недопустимого

В аэропорту меня встречают мои американские друзья. После долгого перелета ломит все тело, однако тот короткий путь, который предстоит проделать пешком от трапа до автомобиля – мое пускай и не первое, но все же новое, очередное знакомство с той действительностью, в которой я инстинктивно пытаюсь разглядеть и ту, что осталась запечатленной в моем сознании, однако эта последняя повторена здесь лишь как собственное отрицание и эта забавная диалектика одновременно настораживает и возбуждает мысль.

Мы садимся в машину и едем около получаса до дома в пригороде Ричмонда, штат Вирджиния, в котором проведем несколько ближайших дней. Дом этот похож на все окружающие: с подстриженной лужайкой, почтовым ящиком, развевающимся американским флагом... Но было бы чересчур долго задерживаться на деталях, ведь картина этого зрелища, демонстрирующая единство замысла через единство запросов, отсылает к мысли Жана Бодрийяра о том, что Америка целиком отражается в любой из своих деталей. И как же все это, однако, не похоже на те архитектурно неоднородные «деревни дураков», которыми усеяны окрестности Киева!

На следующий день мы покидаем «suburbs» и едем в Ричмонд, пересекая реку Джеймс, камни и пороги которой вплавь покоряют люди в надувных кругах с привязанными к ним плавучими холодильниками с пивом. Вместе с ними сплавляются спортсмены на байдарках. Точно так же на улицах и пляжах пространство делят между собою джоггеры, бродяги, загорающие, да и вообще любому здесь найдется место, ибо каждый занимает именно ту экологическую нишу, в которую оказывается втиснут центростремительным водоворотом социального инстинкта.

Завтра этой же дорогой мы поедем за город к заливу Чеспик (то есть, «на дачу»), где мне предстоит познакомиться с разними людьми, которые по старой традиции любят поговорить за вечерним пивом на крыльце. Местный фермер, сам бывший школьный учитель, в широкой летней шляпе, с красной от солнца кожей и с пивом в руке расспрашивает меня о моих занятиях и узнав, что я учусь в магистратуре, сетует на американскую систему образования, которая не приносит человеку ощутимой пользы и говорит, что лично он почти ничего не почерпнул из университетских лет, и тут я переживаю легкое дежа-вю, поскольку часто слышу то же самое дома. Плавно текущая беседа касается политики и после весьма сдержанных в своей отрицательности оценок России в связи с происходящим в Украине, а также из-за «проблем со свободой слова» достается и нынешнему американскому президенту, который, со слов собеседников, «стремится ровно к тому же», к чему и его российский коллега. В конце вечера все расходятся по домам, которые точно так же, как и в пригороде, похожи друг на друга и так же не ограждены заборами, разве что – зарослями.

И вот мы отправляемся в гости к родне одного из моих спутников, людей весьма зажиточных и к этой встрече я почему-то внутренне готовлюсь, словно к допросу. Однако мои опасения тают на месте перед простотой южного характера, в котором я, благодаря общению с представителями разных сословий этого странного и такого чужого общества, начинаю узнавать нечто знакомое и почти родное. Мы беседуем на крыльце большого дома с видом на реку. В ухоженном дворе на берегу реки растут высокие сосны, на одной из которых чернеет орлиное гнездо. Наш разговор понемногу подбирается к политике и вновь упоминается Россия, однако и здесь критика не принимает форму прямого осуждения. Мне задают вопрос, что я думаю о Порошенко. Среди прочего я говорю, что, на мой взгляд, он всего лишь олигарх среди других таких же или подобных «фигур на доске» и это, кажется, никого не удивляет, поскольку никто не выражает даже малейшего несогласия, напротив – все утвердительно кивают в ответ, точно слышат привычные вещи, однако удивляться впору мне, так как в здешних новостях я не встречал ничего подобного тому, о чем говорю сам. Все же, я постепенно избавляюсь от ощущения идейной тесноты и эта внешняя учтивость американцев перестает меня, привыкшего к несколько иному обращению, слегка раздражать.

Следущие восемь часов в автомобиле, разделяющие Вирджинию и Южную Каролину, куда мы вскоре отправляемся, вызывают в теле особую лихорадку (здесь я словно без книги читаю того же Бодрийяра), которой не испытывают те, кто летает в самолетах и к которой, думается, привыкли местные жители, ибо американский Юг немыслим без больших расстояний в противовес более привычной для «нас» урбанистике севера. По дороге мы слушаем аудиокниги – диск за диском, от чего к лихорадочному умонастроению прибавляется звон в ушах в редкие моменты пауз…

Наконец, приближаясь к месту назначения, мы включаем радио и попадаем на местные новости, из которых я узнаю о судебном процессе против бывшего губернатора только что покинутой нами Вирджинии и его жены, обвиняемых в злоупотреблении властью, взяточничестве и панибратстве. Несмотря на умеренный в представлении жителя Украины размах, мошеннические аппетиты означенного чиновника находят едва ли больше оправдания, нежели куда более разнузданная алчность наших политиков. В столь упорядоченной системе ценностей, как американская (какой бы поверхностной она ни казалась или ни была – решать вам), не отведено места для подобных вольностей, поскольку сама идея равенства, лежащая в основании этого государства, к ним не располагает и от самого окружающего благополучия веет унаследованным еще от отцов-основателей суровым пафосом выживания.

Через несколько дней, катаясь на велосипеде по окрестностям, я завожу беседу с охранником, мужчиной в летах. Узнав, откуда я родом, он признается, что однажды посещал Киев и даже был в моём университете. Он спрашивает, что я думаю о Порошенко и на мою реплику о том, что он олигарх, мой собеседник приводит пример губернатора Макдоннелла, о судьбе которого я случайно узнал из новостей. Меня удивило даже не то, что американец говорит о коррупции, как о чем-то вполне привычном, но скорее то, что именно в разговоре о политике наши внутренние действительности пересеклись.

Вероятно, в этом есть некая ирония постмодернистского мира – когда два человека из разных его уголков обнаруживают общие темы для беседы благодаря навязанной им игре в привычность недопустимого.

Александр Кинаш