Революция и террор

Как спасти Францию

Дантон. Конвент — орган революционный, он должен отвечать духу народа.

Настало время объявить войну нашим внутренним врагам. Повсюду назревает гражданская война, а Конвент безмолвствует! Да, граждане, прежняя аристократия дерзко поднимает голову. Вы учредили трибунал, чтобы рубить головы преступникам, а он до сих пор не организован. Что же скажет на это народ, готовый подняться на врага? (Со всех концов зала слышится: Да! да! Аплодисменты).

Что же скажет народ, который видит и понимает это? Мелкие страсти волнуют его представителей, и это в то время, когда они должны направить всю свою энергию против внутреннего и против внешнего врага.

Граждане, я должен, наконец, сказать вам правду — и скажу вам ее без утайки. Какое мне дело до той болтовни, какую распускают о человеке, достаточно сильном для того, чтобы ничего не бояться и высказывать правду? Да, вы не исполняете своего долга. Вы говорите, что народ введен в заблуждение. Да, конечно, есть преступные люди, которые вводят его в заблуждение; но, если бы вы в свободное от исполнения своих обязанностей время рассеивались бы с целью агитации по всему Парижу, этот самый народ внял бы голосу разума; помните, что революция может быть совершена только самим народом: он — орудие революции, а вы призваны руководить этим орудием.

Напрасно вы станете уверять, что народные общества кишат гражданами, сеющими нелепые слухи и тяжкие обвинения. Что ж! Если это так, то почему же вы не остановите и не вразумите их? Думаете ли вы достигнуть цели, обзывая этих чрезмерных патриотов сумасшедшими? Революции разжигают все страсти. Великий народ в революции подобен металлу, кипящему в горниле: статуя свободы еще не отлита, металл еще только плавится; если вы не умеете обращаться с плавильной печью, вы все погибнете в пламени.

Разве вы не понимаете, что необходимо сегодня же издать декрет, который заставил бы содрогнуться врагов нации? Надо объявить, что во всех муниципалитетах все граждане будут вооружены пиками за счет контрибуции, внесенной богачами (нужно заставить их платить, дабы их собственность осталась неприкосновенной).

Надо заявить во всеуслышание в тех городах и департаментах, где возникали бунты, что всякий, кто осмелится призывать контрреволюцию, высказывать преступные мнения, навлекая тем самым бедствия на свою родину, будет объявлен вне закона.

Я предлагаю, чтобы трибунал, созданный для борьбы с контрреволюционерами, принялся за дело немедленно, без всяких проволочек.

Я предлагаю Конвенту объявить всему миру, объявить французскому народу, что он — орган революции, что он решил упрочить свободу всеми возможными средствами, что он твердо решил задушить всех змей, терзающих лоно отчизны, и раздавить врагов народа, издав, если того потребуют обстоятельства, самый беспощадный революционный закон.

Я хочу, чтобы это заявление не осталось пустым словом, но прозвучало бы как голос людей, твердо уяснивших себе миссию, возложенную на них народом. Объявите сами войну аристократам; скажите, что общественное спасение требует законов, выходящих за пределы обыденных мероприятий. Покажите себя беспощадными, покажите себя такими же революционерами, как и сам народ, и вы спасете его.

Народ пойдет вместе с вами, и тогда все будет спасено; потому что — не заблуждайтесь в этом, граждане,— народ, стремящийся стать поистине ведущим, должен подобно отдельным личностям пройти тяжелую школу страданий. Нельзя отрицать того, что у нас были неудачи. Но — подумайте только! — когда вся Европа, объединилась для того, чтобы вас погубить, и старый деспотизм нашел опору в самом же народе, пытаясь отсрочить свою гибель, подумайте, если бы в тот момент вам сказали: тиран погибнет, сраженный мечом закона, неприятель будет изгнан, вы соберете стотысячную армию в Майнце, вы захватите часть неприятельской территории, вы овладеете Турне,— всякий француз, услышав это, понял бы, что наша свобода восторжествует. И что же! Несмотря на все перенесенные удары, разве не таково наше теперешнее положение? Так может ли оно казаться безнадежным?

Теперь вы можете судить о наших огромных ресурсах! Но мы должны уметь их использовать. Вы потеряли драгоценное время в бесцельных прениях; вы позволили вести себя по ложному пути. Вам сказали, что революция окончена, что те, кто продолжают ее,— мятежники и бунтовщики. И что же! Эти самые мятежники гибнут теперь под кинжалами убийц!

Вот что погубило нас. Режим, худший чем аристократия, клеймил перед лицом всей Франции всякого человека с сильной волей именем чудовища и преступника. А Франция безмолвствовала! Она не знала, на каких людей, на какие идеи она может опереться. Пора выйти из этой политической летаргии! К счастью, свет разгорается все ярче! Во всей Республике, от одного ее конца до другого, мы начинаем узнавать друг друга. Марсель знает, что Париж стремится к свободе и что он никогда не хотел анархии, как это утверждали! Марсель называет себя Горой республики. Она растет, эта Гора, и лавины свободы обрушатся с грохотом на заговорщиков, жаждущих тирании и порабощения. (Всеобщие аплодисменты).

Я не хочу напоминать вам об отдельных фактах, я не буду перечислять вам тех преследований, которым подвергались патриоты; если бы мне было свойственно входить в детали, я бы вам рассказал о генерале, который вначале пользовался большой популярностью, а потом пришел к печальному концу; его погубили, вооружив его против народа.

Я сообщу вам один факт, о котором прошу вас немедленно позабыть. Ролан писал Дюмурье, Дюмурье показал это письмо мне и Делакруа: «Вы должны соединиться с нами, чтобы уничтожить парижскую партию, особенно Дантона». (Ропот возмущения).

Судите сами, граждане, каким примером мог служить и какое ужасное влияние мог оказывать человек с воображением настолько извращенным, чтобы высказывать такие мысли! А этот человек стоял во главе Республики! Но оставим все это и опустим завесу над прошлым.

Я призываю вас образовать священный союз для спасения свободы. Деспоты во время наших споров сомкнули свои ряды, стали одерживать победы. Объединимся же и мы! Вот что нам надо сделать. И Франция присоединится к нам.

Итак, прекратим наши распри. Я не требую дружеских объятий, я знаю, что личные антипатии непреоборимы. Но дело идет о нашем спасении, и я настолько убежден, что нанести удар национальному представительству — это значит совершить величайшее преступление, что я даю клятву умереть, защищая своего злейшего врага.

Я хочу, чтобы это священное чувство воспламенило все сердца, чтобы каждый член Собрания осознал, хотя бы в своих интересах, ради собственного спасения, что прежде всего необходимо избавиться от наших внутренних врагов. Если мы не спасем Республики, то неизбежно станем жертвами наших страстей или нашего невежества.

Но что я говорю! Республика бессмертна. Враг может одержать победу, может взять одну-другую крепость, но он сам истощит свои силы на французской земле.

Я видел новые подкрепления, притекающие со всех сторон к границам; это истинные дети свободы. Во всех департаментах, которые я объезжал, я видел ту преданность родине, которая является ужасным предзнаменованием для наших врагов. Наши враги имели успех; в то время, как мы рассуждали, деспоты стянули свои силы и принудили нас отступить. Но, отступив и прикоснувшись снова к родной земле, француз, подобно сказочному великану, ощущает в себе новые силы.

Я прошу вас, граждане, принять предлагаемый мной закон. Но я подчеркиваю то, что важнее закона: нужно, чтобы вы стали близки народу; необходимо, чтобы каждый человек, в ком живет хоть искра священного огня патриотизма, каждый человек, который хочет быть французом, не отдалялся от народа; народ нас породил; мы не отцы его, мы его дети!

Итак, если этот отец заблуждается, мы должны просветить его, отдать нашу любовь, наши заботы. Разъясним ему наши стремления, наши средства защиты, наши силы; скажем ему (не ради лести), что он непобедим, если захочет быть единым.

Граждане, поделимся нашими знаниями, не станем уклоняться от выполнения нашего долга, не будем ненавидеть друг друга, сольемся с чувствами народа! Если мы ближе подойдем к нему, если мы примем участие в народных обществах, невзирая на то, что там можно встретить много недочетов (что делать! нет совершенства на земле), то, верьте, в результате получится такое сочетание сил, действий и взаимной помощи в борьбе с врагом, которое обеспечит нации новые триумфы и новые успехи.

Я прошу поставить на голосование мое предложение, заключающееся в том, чтобы, во-первых, вооружить всех французов хотя бы пиками; затем привести в действие Революционный трибунал. Кроме того, надо издать и разослать во все департаменты декларацию к французскому народу о том, что вы будете беспощадны, как и он, что вы создадите законы, которые навеки уничтожат рабство, и что отныне нет ни мира, ни перемирия между вами и внутренним врагом.

(Бурные аплодисменты).

 ***

Революция и террор

Дантон. Народ требует, чтобы мы дали ему законы, он хочет пользоваться всеми благами нашей конституции.

Я требую прежде всего немедленного доклада о заговоре, якобы существовавшем за границей. Надо тщательно разыскать его авторов и соучастников даже в недрах нашего Собрания. Надо преследовать изменников везде, под каким бы видом они ни скрывались.

Но постараемся различить, где кончается заблуждение и где начинается преступление.

Народ требует, чтобы террор был поставлен в порядок дня; но он хочет, чтобы террор был применен к действительным врагам Республики и только к ним – то есть, к аристократам, эгоистам, заговорщикам и изменникам, агентам иностранных правительств; народ не хочет, чтобы всякий, кто родился без революционного пыла, в силу одного этого считался виновным; если он не уклоняется от своего долга, если он не замышляет преступления, народ готов поддержать даже слабого гражданина.

Единственно, чего народ хочет теперь, это — сильного и энергичного правительства. Эта энергия исходит от самого народа: ведь каждый год он будет избирать своих представителей, своих администраторов, одним движением он сметет со своего пути тех, кто посмел бы посягнуть на его величие.

В широкой политической перспективе мы представляем собой в сущности только национальную комиссию, труды которой освещаются одобрением народа. Пусть каждый из нас ни на минуту не упускает из виду всю широту этих задач; пусть Комитет общественного спасения отрешится от мелочных забот. Принесем народу плоды его конституции; ведь все великое в революции совершил он сам. Его представители должны склониться перед ним; но пусть они в то же время стремятся подняться на ту высоту, на которой стоит народ. Вперед сомкнутыми рядами! Не медля обсудим законы, которые нужно издать; пусть Конвент поручит своим комитетам в кратчайший срок сделать доклад о последнем заговоре. За дело — и без проволочек! Создадим республиканскую власть! Больше энергии, больше единства революционному правительству! Покараем виновных и покараем беспощадно — и народ признает, что мы достойны его.

Я требую представления доклада по поводу раскрытого недавно заговора и проекта организации временного правительства.

Файо: Я не возражаю против предложения Дантона, но я заявляю, что у него вырвались, несомненно случайно, выражения, которые меня удивляют; он признал ту великую истину, что народу принадлежит верховная власть, но в то время, когда народ должен быть неумолимым, Дантон призывает его к милосердию.

(Многочисленные возгласы: «Дантон не говорил этого»).

Дантон. Я не говорил этого, я не произнес слова «милосердие», я не высказывал мысли, что надо быть снисходительным к виновным. Наоборот, я требовал создания сильного и революционного правительства. Я призывал к спасительной твердости до того момента, пока власть народа не будет признана повсюду. Притом я далек от посягательства на свободу чьих-либо мнений.

 ***

О революционной законности

Дантон. Граждане! Никто больше меня не стремится к охране революционного движения. Революцию нельзя творить в геометрических формах; революционные меры неминуемо, хотя бы временно, тяжело ложатся даже на честных граждан.

Эти истины очевидны для всех. Те, кто вправе были бы жаловаться, должны и впредь безропотно терпеть — таков их долг; но если они выполняют свой долг и временно жертвуют своим покоем, даже своей свободой, ради общей свободы и общего блага, то наш долг в свою очередь выслушивать справедливые требования и по возможности их удовлетворять, поскольку это не вредит делу революции.

Я первый всегда буду настаивать на сохранении того быстрого бега колесницы революции, который мы ей дали, Запрягая в нее пылких и сильных духом патриотов.

Будем помнить, что, прислушиваясь слишком к голосу справедливости, мы рискуем впасть в опасность чрезмерной снисходительности и дать таким образом оружие против себя нашим врагам. Сохранение нужного равновесия, хотя и трудно, но возможно. Вот на что я прошу вас направить все ваше внимание: задача заключается в том, чтобы выработать прием скорого и справедливого суда, не замедляя хода революции.

Я вам показал, в чем заключается ваш долг, в то время как долг честных граждан состоит в том, чтобы терпеть и не роптать. Прибавлю еще одно соображение в подкрепление моей мысли. Когда революция подходит к концу, когда враги Республики и свободы повсюду спасаются бегством от республиканских легионов, тогда разгораются мелкие страсти, возникают личные счеты, всякого рода недоразумения; и все это происходит между людьми, которые до тех пор дружно, рука об руку работали на благо народа. Появляется масса свежеиспеченных запоздалых патриотов, вспыхивает борьба страстей, предубеждений, личная ненависть выступает на сцену, и сплошь и рядом настоящие стойкие патриоты гибнут под натиском этих новых пришельцев. Замалчивать все это бесполезно. Эти факты, меня поразившие, конечно, не могли не броситься в глаза и вам. Во многих коммунах Республики возникли несогласия между друзьями свободы; эти раздоры имели печальные последствия.

Я далек от мысли хулить все в совокупности совершенное революцией. Там, где благоприятные для свободы результаты,— и это я буду твердить без конца,— не следует критиковать меры, приведшие к этим результатам; нет нужды закрывать глаза на то, что свободе придется перенести еще немало потрясений; лучше дойти до крайностей в борьбе за ее сохранение, нежели толкнуть ее на край гибели попятным движением, которое может быть на руку только нашим врагам.

Но разве Республика не является грозой для всех своих врагов? Разве она не торжествует победу? Разве вы не применили для уничтожения ваших внутренних и внешних врагов грозные и всеобъемлющие меры? Разве эти меры не имели ожидаемого успеха? Разве вы не сознаете своей мощи? Разве исполнители предписанных вами мер утеряли энергию и силу, каких вы от них ждали?

Итак, воспользуйтесь этим моментом, чтобы направить верные удары против врагов родины, избежать ошибок или исправить их. Вот, что я вам предлагаю: с того момента, когда Национальный конвент может без ущерба для общественного блага обеспечить правосудие честному гражданину, он не выполнит своего долга, если останется пассивным.

Вот истинные принципы; вот то, что вы должны и что можете сделать.

Я предлагаю сосредоточить все наше внимание на том, каким образом обеспечить правосудие,— скорое, верное и без ущерба для революционного движения,— по отношению ко всем жертвам произвольных арестов и тому подобных мероприятий, многосемейным беднякам, родителям защитников отечества и вообще всем тем, кто по своим гражданским добродетелям должен быть дорог патриоту и законодателю.

Я предлагаю, кроме того, передать все имеющиеся предложения в Комитет общественной безопасности, который совместно с Комитетом общественного спасения наметит нужные меры. Они представят вам доклад для всестороннего обсуждения... Каждый сможет высказать свое мнение, а я много раз убеждался, что в результате ваших прений всегда торжествует разум, справедливость и истина.

Национальный конвент только потому победил своих врагов, что он был истинно народным. Таким он и останется навсегда. Он должен провести и защитить перед общественным мнением меры, предложенные мной, и представить добрым гражданам и народным обществам широкую свободу для выражения их мнений по этим крупным политическим вопросам. После этого можно будет уже решить, что оставить на долю революционной энергии и чем пожертвовать во имя человечности. Вот чего требует от вас достоинство, которым вы облечены.

Углубив эти великие проблемы, вы добьетесь — я уверен в этом — результатов, которые равно удовлетворят и правосудие и гуманность.

Этим вы докажете, что умеете управлять государством, как вы уже доказали свою преданность свободе, уничтожив тирана и федералистов

(Шумные аплодисменты. Предложение Дантона принимается).