Генезис ленинградского мифа

Миф – это одна из древнейших форм массовой культуры и пропаганды, благополучно дошедшая из тьмы веков до наших дней. И поныне религиозные, политические и культурные мифы формируют общественное сознание, а также используются различными политическими силами к собственной выгоде.

Петербургский миф является важным элементом русской культуры. Неоднократно мне приходилось сталкиваться с его адептами, проповедниками или просто людьми стремящимися прикоснуться к легенде о великом городе на Неве. К сожалению, порой это общение оставляло после себя тягостный осадок. Не раз и не два я слышал от литературоведов, музыкантов и краеведов тоскливые речи о «России которую мы потеряли» и ветхозаветные анекдоты о злых коммунистах, только и мечтавших изничтожить Северную Пальмиру. Вывод о том, что антикоммунизм является составной частью новейшей петербургской мифологии, приходит после таких встреч на ум сам-собой.

Чувство недоумения оставляла после себе и обширная краеведческая литература, заполняющая полки городских библиотек и магазинов. После просмотра бесчисленных книг, посвященных «Милому старому Петербургу», «Петербургским легендам», «Пригородам Северной столицы» и «Мемуарам старых петербуржцев» приходишь к выводу, что история города на Неве завершилась в 1917-м, или даже в 1914 году. Количество изданий, подробно рассказывающих о жизни и культуре советского Ленинграда легко можно перечислить по пальцам.

Причины рождения антикоммунистического аспекта петербургского мифа достаточно просто понять из работ его составителей и популяризаторов, будь то Наум Синдаловский или Соломон Волков. Занимательное и гладко излагаемое предание повествует о великом городе, основанном Петром Великим на костях рабов-строителей. К началу XX столетия Петербург находился в апогее своего процветания, нашедшем свое выражение в феномене «Серебренного века». Но тут, Северную Пальмиру постигла кара за грехи его основателя. Началась революция, которая привела к власти варваров-большевиков, низвергнувших Петербург в пучину страданий.

Вишневый сад был срублен, старые петербуржцы пали жертвами гонений или бежали за рубеж. Апогеем мук города стала Блокада, которая была устроена совместно Гитлером и Сталиным – как мы видим, логика отца Алексея Успенского, заявившего, что Блокада была божьей карой ленинградцам за измену царю-батюшке в 1917 году, не так уже и чужда пресвященной интеллигенции, видящей в Революции и Блокаде исполнение проклятия Евдокии Лопухиной: «Быть Петербургу пусту». Петербург перестал быть городом-тираном, подавляющим маленького человека – он стал городом-страдальцем, в муках искупив свой первородный грех.

К счастью, петербуржская культура не погибла. Сквозь советский мрак ее тлеющее пламя пронесла великая поэтесса Ахматова, передавшая ее великому поэту Бродскому. Сподвижниками этих правопреемников «Серебренного века» выступали и другие ленинградские поэты, режиссеры и композиторы. Героически сопротивляясь режиму, они сохранили остатки былого петербургского величия до начала 90-х годов, когда с приходом Анатолия Собчака началось Возрождение Петербурга.

Как и всякий миф, петербургская легенда имеет под собой реальные факты и исторические события. Бесспорно, что большинство величайших шедевров петербургской культуры в архитектуре, музыке и литературе были созданы в имперский период. И удивительного в этом ничего нет. Культура дореволюционного Петербурга – это, прежде всего, придворная культура. Ее творцами были обер-архитектор Растрелли, камер-юнкер Пушкин, офицер лейб-гвардии Преображенского полка Модест Мусоргский, танцовщицы императорского балета и художники императорской академии художеств. Даже в более позднюю эпоху юная, но не по годам развитая Анна Горенко провела немало часов у Царскосельского забора – в надежде, что на нее обратит внимание какой-нибудь великий князь…

Это явление отнюдь не уникальный петербургский феномен. Достаточно вспомнить Версаль Людовика XIV, от щедрот которого кормились Мольер, Расин, Корнель и Лафонтен. Правда, у французов хватает ума отделять любовь к своей блестящей культуре XVII столетия от симпатий к «старому режиму».

Только в середине XIX века в Петербурге зародилась культура, способная существовать за пределами сияния исходящего от Зимнего дворца. Эту подлинно петербургскую культуру Белинского, Некрасова и Чернышевского почему то не слишком жалуют современные краеведы и культурологи. Лишь один полубезумный реакционер Достоевский, ненавидевший Северную Пальмиру всеми фибрами души («сугубое несчастье обитать в Петербурге», «город полусумасшедших») удостоился почетного места в пантеоне петербургского мифа.

Затем последовал «Серебряный век» – странная эпоха культурного взлета, пост-революционного общественного кризиса и декаданса. Несмотря на впечатляющий список тогдашних петербургских талантов, трудно представить то время высшей точкой в культурной истории Петербурга. У современников была веская причина назвать первые пятнадцать лет двадцатого века не «Золотым», а «Серебряным» веком. Есть что-то глубоко отталкивающие и антигуманное во времени, когда литераторы и мыслители собирались не для чтения стихов, «а с целью моления и некой жертвы кровной, то есть кровопускания».

Бесспорно, что после краха монархии для культуры имперской столицы наступили нелегкие времена, столь сильно травмировавшие тогдашних творческих людей и их современных почитателей. Вечеринки с шампанским на «Вилле Роде» закончились. В годы Гражданской войны поэтам и балеринам едва хватало на кокаин – что во многом определило их тогдашнюю «гражданскую позицию». Вопль великосветских питерских барынь, на чьи мизинчики наступил «гвоздевый сапог», мы слышим до сих пор. Нетрудно представить себе настроения современных мэтров культуры – будь то Иосиф Кобзон, Никита Михалков или Михаил Боярский, – если бы восставший русский народ, посадив жуликов и воров на «философские-воровские» пароходы, лишил «творческих людей» источника их материальных благ, наград и привилегий.

В нашем печальном настоящем петербургский миф, в его нынешней реакционной форме, полностью не изживаем. И дело не только в усилиях его даровитых пропагандистов. Легенда, изложенная в начале этой статьи, слишком хорошо соответствует свойственному нашим современникам эскапизму, и повторят знакомую каждому канву христианской доктрины о страдании и искуплении.

Так что же мы можем сделать?

Клин выбивается клином. Легенде о призрачной столице на топких берегах, противостоит эпос героического города, неприступной твердыни свободы. Что останется от Парижа, если вычеркнуть из его истории Великую Французскую Революцию, революции 1830-ого и 1848 годов, Парижскую коммуну? В России за последние 20 лет было сделано все, чтобы вымарать революционные эпизоды из хроники города на Неве. Ну что же, пусть ленинградский миф живет отдельной, самостоятельной жизнью. Миф о городе трех революций, неукротимо жаждавшем свободы. Миф о твердыне, отбившей натиск белых, мечтавших испепелить родину свободы – Петроград. Миф о Северной Коммуне, столице Третьего Интернационала. Миф о Блокаде, городе «фанатичных ленинградских фабричных рабочих» (по словам немецкого генерала Курта фон Типпельскирха) выдержавшем страшную осаду сил «сверхВрангеля».

Грязную, порочную имперскую столицу, без канализации, с пропитанной конской мочой торцовой мостовой, с заставленными поленницами дров темными дворами, с грязными каналами, где теснятся баржи, сменил новый, светлый мегаполис для людей. Столичный статус остался в прошлом – но как раз именно это и позволило Ленинграду сохранить в первозданной целостности архитектурные ансамбли созданные гениями XIX века. Их не снесли в соответствие с новомодными архитектурными вкусами, как это произошло во многих европейских столицах.

Немногие знают, что с конца 1920-х по середину 1950-х годов в Ленинграде было построено больше каменных зданий, чем за все предшествующие 200 лет истории города. Да, в центре осталось много коммунальных квартир – но эти «гримасы быта» были несравнимы с ужасами трущоб старого Петербурга, когда рабочие были вынуждены на лето выезжать жить на городские свалки, воздух которых был лучше зловония сырых углов и бараков. Принципиальным отличием Ленинграда от дореволюционного и современного Петербурга было то, что он развивался как город для людей, а не для элиты. Вместо помпезных дворцов, элитных домов, соборов и парадных проспектов, город на Неве получил рабочие микрорайоны, парки культуры и отдыха, сеть общественного транспорта. На смену пригородным дворцам и парадным дачам, пришло время санаториев, домов отдыха, пионерских лагерей («Северный Артек»)

С утратой городом на Неве столичных функций «придворное искусство» переселилось вслед за властью в Москву, – но Ленинград продолжал оставаться кузницей кадров и новых идей советской культуры. Многочисленные ленинградские издательства разносили работы городских художников и литераторов по всему советскому союзу. Ленинград был родиной советской научной фантастики – домом Александр Беляева, Ивана Ефремова, Бориса Стругацкого. На берегах Невы в советскую эпоху творили Шостакович, Райкин, Акимов, Товстоногов. «Великий город с областной судьбой»? Или, может быть, все-таки, советская Флоренция?

Гибель Ленинграда предваряла собой крах Советского Союза. Пришедший к власти в городе ставропольский стряпчий и его окружение ненавидели Ленинград и его революционное прошлое. Их мещанское сознание воспринимало славу «города трех революций» как личное оскорбление. Миновали дни Петербурга, Петрограда, Ленинграда – наступало время «Питера», города Собчака и Путина, «криминальной столицы России». Культура, наука, социальные институты Ленинграда подверглись систематическому уничтожению. На месте памятников архитектуры возводились уродливые бизнес-центры, ликвидировались институты и исследовательские центры, учреждения культуры были посажены на нищенский паек.

За десять лет прекратила свое существование гордость города – киностудия Ленфильм. Сошла на нет театральная культура: дело дошло до того, что, как в петровское время, на должности руководителей петербургских театров стали приглашать иногородних и иностранных режиссеров. Главным режиссером Александринского театра стал москвич Валерий Фокин, а художественным руководителем ТЮЗа – рижанин Адольф Шапиро.

Уничтожению подверглись и сами носители ленинградской культуры – за 90-е годы население «Питера» сократилось на 200 тысяч человек. Погибали прежде всего старики – выжившие блокадники, советские ученые, представители интеллигенции, которые «не вписались в рынок».

Ленинград, город-памятник русской революции, ушел в тень – и лишь изредка, внимательный прохожий увидит следы недавнего прошлого: нестертые названия улиц, советские монументы, восхваляющие доблесть ленинградцев, неубранные рельсы трамваев в центре (Ленинград был «самым трамвайным» городом мира) , чудом сохранившиеся столовые легендарного «общепита».

«Но это же миф!», – скажете вы. Да, друзья мои. Но массовому мифу может противостоять только другой миф. Два мифа: миф Петербурга и миф Ленинграда. Еще долго им предстоит противостоять друг-другу, но настанет время, когда нынешние классовые битвы останутся в прошлом, и человечество перерастет легенды былых времен. Тогда для наших потомков придет время написания единой истории Великого города, которая вберет в себе как факты, так и предания – без которых древо жизни всегда несколько суховато.

Артем Кирпиченок