Нет погоды над Диксоном

Когда стало понятно, что мы застреваем на Диксоне на неопределенный срок, я записался в местную библиотеку. Наспех придуманная киноэкспедиция вынуждала собирать информацию впопыхах, заочно «осваивать» объекты, наобум лепить драматургию сцен и локаций – без должного теоретического и чувственного осмысления тех мест, куда нас забрасывает очередной взбалмошный случай. На телевидении такие случаи солидно именуются «редакционным заданием». 

А ведь Диксон – не случайная точка в моей системе координат. Еще школьником на уроках географии меня завораживали городки и поселки в самом верху карты, на самой кромке Евразии – маленькие кружочки на картах, с неизменными якорьками возле странных, нерусских названий. Диксон, Тикси, Певек. С тех пор навязчивая идея увидеть Арктику и города Заполярья отложилась на периферии памяти, и, в итоге, определила мое участие в странной, на скорую руку собранной экспедиции. 

Застрять на Диксоне – классика арктической романтики. Редкий полярник может похвастаться тем, что улетел из Диксона в запланированные сроки: 

Нет погоды над Диксоном.
Есть метель.
Ветер есть.
И снег.
А погоды нет.
Нет погоды над Диксоном третий день.
Третий день подряд
мы встречаем рассвет
не в полете,
который нам по душе,
не у солнца,
слепящего яростно,
а в гостинице.
На втором этаже.
Надоевшей.
Осточертевшей уже.
Там, где койки стоят в два яруса.

Рождественский как будто писал эти строки в моем номере. То же скованное рыхлыми июльскими льдами Карское море, тот же пустынный порт из окна, те же вертолетчики-«штурмана» пьют напротив – разве что двухъярусных коек нет. И вместо трех портовых кранов-«кировцев», которые некогда были видны отовсюду и оттого стали символами Диксона – последний грустный кран, который еще не успели списать, разобрать на металлолом и уложить ржавыми штабелями здесь же, в пустом порту.

Современный Диксон – это масштабный памятник тщете индустриализации, бренности системного освоения Арктики и прочих цветущих яблонь на Марсе. Современный Диксон – это кварталы заколоченного жилья, тонны ржавого металлолома, сотни единиц брошенной морской, береговой, строительной и вездеходной техники. 

«По всем северам сегодня так» – синхронно пожимают плечами чиновники поселковой администрации. Чиновницы – Татьяна, Юля и Ирина, одна из которых – глава муниципального образования. Приученный к мэрам северных поселков – прокуренным лесниками и охотникам в подвернутых рыбацких бахилах и камуфляже – я удивился трем красивым женщинам, хорошему кофе, литературному языку и этому неожиданному образу местной власти.

Женщины повторяют миф, популярный у всех, кто когда-либо бывал на Диксоне – среднестатистический полярник имел здесь два высших образования. Метеорологи, гидрологи, строители, пограничники, моряки – во всех представленных ведомствах работали только лучшие – и непременно со всего Союза.  

В полумифические советские времена «активного освоения высоких широт» поселок населяли около пяти тысяч человек. Сегодня здесь прописано 664 человека, а по факту живет и того меньше. Мы застряли здесь в самом начале июля – читай, в самый разгар долгих северных отпусков, и людей на улице можно было перечесть по пальцам одной руки. В кабинете мэра Диксона Ирина, Татьяна и Юля учат меня простой местной формуле – количество жителей поселка с точностью до человека равно количеству рабочих мест. Как только кого-то сокращают или кто-то увольняется – сразу едет «на материк». Кроме воспетой романтиками любви к «северам» задерживаться здесь нет никакого повода.    

Библиотека делит небольшой одноэтажный особнячок с местной картинной галереей – самой северной галереей России – а может, и мира. Впрочем, на Диксоне все самое северное: деревянная пожарная часть с покосившейся колокольней, бревенчатый храм-новодел, а когда-то и большая трехэтажная больница. Сегодня о ее состоянии красноречиво говорит раскуроченная ржавая скорая помощь, брошенная у главного входа. Больницу не то чтобы закрыли – просто в ней сегодня  нет ни специалистов, ни оборудования. В случае острой зубной боли, вызывают «санавиацию» – вертолет из Норильска. А это три часа лету в один конец – при попутном ветре и хорошей погоде. Проще говоря, вертолет с врачом на борту может даже не вылететь, или сесть на промежуточном аэродроме – в случае, если на Диксон «не дают по погоде». Случается это, если верить Рождественскому, и прочим «физикам и лирикам», оставившим мемуары о Диксоне, часто. И мой личный опыт – очередное тому подтверждение.

«…Так что, аппендицит у нас – смертельная болезнь» – подытоживает Ирина. За ее спиной, на стене, как и в любом чиновничьем кабинете, можно видеть государственную символику – и, среди прочего, символ поселка Диксон – вершина земного шара, которую попирает белый медведь, а над этим всем – созвездие Большой Медведицы.    

Украдкой записываю за женщинами специфический «диксонизм», который не встречал больше нигде на севере – «проточное население». В этих местах никогда не было местных – в отличие от остальной таймырской тундры, в каменистой арктической пустыне нет ягеля – а значит, ни дикие северные олени, ни коренные оленеводы сюда не доходят. Вплоть до наступления ХХ века эти земли были интересны лишь поморам, купцам, русским и скандинавским мореплавателям.

Изменения пришли с началом тридцатых годов. Паспортологической редкостью – «место рождения – поселок Диксон» –  тогда могли хвастаться сразу несколько поколений. Вплоть до конца прошлого века в местной больнице было полноценное родильное отделение. Потомственных диксончан можно найти в поселке и сегодня. Но, все-таки, устойчивый тренд – это стремление заработать «полярки» и уехать на «большую землю». Проточное население. 

У каждой из моих собеседниц – «на материке» родители или родственники – в Брянске, Ростовской области, а у Ирины – в Макеевке Донецкой области. Новости на Диксоне смотрят и читают не из-за скуки и праздного любопытства.  

Кощунственное сравнение – но и сам Диксон будто бы переживал последние двадцать лет систематические бомбежки, уличные бои и эвакуацию населения. В какую сторону не пойди – всюду на улицах железные остовы вездеходов, ржавые гусеничные траки, заколоченные окна зданий, раскуроченные деревянные «короба», когда-то аккуратно скрывающие трубы, провода и прочие коммуникации. Встретить прохожего –тем более, ребенка на улице – большая удача. Те немногие, кто еще работает на Диксоне, разъехались по отпускам – а они у полярников долгие. Чиновницам, любезно гуляющим меня по летнему Диксону, ежегодно причитается 72 дня отдыха в год.  

Каждая из моих собеседниц, разумеется, замужем. Диксон вдруг представляется форпостом и оплотом патриархальных семейных ценностей. «В одиночку сюда не едут. Искать тут особо не из кого, а одному, без семьи, да еще и в полярную ночь – очень тоскливо. Даже если и заехал кто  холостой – надолго не задерживается». В поселке в принципе отсутствуют асфальтированные дороги. Вместо них – перепаханные гусеничными траками вездеходов направления, покрытые щебнем и грязью – на дворе июль, а значит, снега на улице почти нет. Мои проводницы все, как на подбор, при броском макияже, в щегольских сапожках на каблуках, а глава поселка – в белом пальто-макси. Вообще, все рукотворное на Севере носит яркий боевой мэйк-ап, чтобы компенсировать скупость природных красок.

Взять хотя бы большую и светлую школу-«одиннацатилетку». Построенная еще в советское время школа рассчитана на 400 детей, но учатся в ней меньше сотни. Этой весной из одиннадцатого класса выпустилась только одна выпускница – больше одногодок не было. В холле первого этажа, у раздевалки – там, где во всех школах средней полосы висят плакаты о том, как вести себя при захвате террористами, диксонских детей учат более насущным и актуальным вопросам – наглядная агитация рассказывает им, что надо делать при встрече с белым медведем. 

Встреча с белым медведем в поселке – любимый жанр диксонских кухонных баек. Молодые самцы, не умеющие самостоятельно добывать себе пищу зимой, часто наведываются в поселок и разоряют помойки. Поэтому зимой мусор на Диксоне не выносится на улицу, а собирается в баки прямо в подъездах и вывозится коммунальными службами. За годы жизни в Арктике выработана система оповещений, примет и опознавательных знаков того, что в городе хищник. Вот, например, полярный лайфхак – с появлением медведя в поселке прячутся все уличные собаки. Тогда скоординировавшиеся по телефону жители берут файеры, ружья и выходят на улицу, где заводят вездеходы. Основная задача – шумом и светом отогнать занесенного в Красную книгу хищника подальше от поселка, не причиняя ему вреда. Однако, по секрету от инспекторов Большого арктического заповедника, диксончане, нет-нет, да вспоминают недавний случай – запутавшийся при отступлении, испуганный и загнанный медведь стал бросаться на людей, и его пришлось пристрелить.  

...В библиотеке я по старинке, ручкой, заполняю картонные формуляры из кармашков казенных книг – по моему запросу вынесли целую кипу атласов и томов по теме открытия и освоения русского Севера. Библиотекарша и хранительница местной картинной галереи, она же – руководитель местного рукодельного кружка, – наперебой рассказывают, как недавно они впервые одновременно со всем миром проводили на Диксоне «Ночь музеев». Пришло человек пятьдесят – каждый девятый диксончанин. И галерея – читай, просторная, но все же обычная комната, – едва смогла смогла вместить всех желающих. За обсуждением светских сплетен меня застает звонок от Ирины и Юли – вопреки июльскому льду и закрытой навигации они нашли для меня возможность выйти в Карское море и, переправившись через залив, увидеть другой Диксон. Дело в том, что полузаброшенный поселок с библиотекой, галереей и зданием поселковой администрации – сравнительно новая часть самого северного города России. Но есть и «исторический центр», описанный в книгах об освоении Арктики и ее обороне от нацистов, которые приготовила для меня библиотекарша – сам остров Диксон.

Никита Сутырин

Поселок Диксон, июль 2014 года

Продолжение следует

Читать по теме:

Дмитрий Колесник. Как мы слонов освобождали

Андрей Манчук. Площадь Ынтымак

Фарух Кузиев. Забытая страна

Илья Матвеев. Пять дней в горах

Артем Чапай. Дім з мезоніном